Михаил Пришвин - Том 7. Натаска Ромки. Глаза земли

Вчера ворвался в мой гараж автоинспектор и потребовал убрать бензин (куда я его дену?) и сделать ремонт гаража (кто мне его будет делать?). Составил протокол, вручил мне копию.

– А вас как зовут? – спросил я.

– Антоном Ивановичем.

– Хорошие русские люди все больше Иванычи…

– А вас как?

– Михаил Михайлович.

– Тоже хорошо.

– Конечно, хорошо: Михаил Архангел, знаете, с мечом.

– Слышал. А мой Антоний – тот смиренный: за райской птицей ходил.

– Какая-то ошибка вышла: я писатель, Михаил, за райской птицей хожу, а вы, Антоний, стали воином, ворвались в гараж, напугали.

– Ничего, ничего, не пугайтесь: не сделаете вовремя – немного отсрочим. Вот мой телефон.

Тем все и кончилось.

Интерес моих шоферских занятий в том, чтобы добиться определенного результата: машина служит мне.

Интерес в борьбе: кто кого победит – машина будет служить мне или же я буду служить машине.

Помучился я с машиной, и наконец после мук она заработала, и я, как всегда бывает в таких случаях, очень обрадовался.

Да, я радовался, ехал, а мука моя работала, и так всегда мука работает, и мы так легко, так охотно о ней забываем.

Вот моя машина: сколько умов ученых мучились, имен их не сочтешь! Какие тут муки ученых вспоминать, когда я даже собственную муку забыл: лечу, свищу!

Полировал машину. Пришла старушка: развешивает перед гаражом стираное белье.

– Как жизнь, бабушка?

– Сам видишь, живу.

– Хорошо?

– Скриплю, да работаю: умереть-то и некогда.

Машина не заводилась. Опасаясь полной разрядки аккумулятора, я стал на улице искать шофера и скоро нашел мальчика в ЗИСе.

Есть в большинстве случаев только две причины машине не заводиться: расстройство зажиганья – одно, подача бензина – другое. И шоферы начинают проверку – один с зажиганья, другой – с карбюратора.

Сережа начал с зажиганья, вынул трамблер, достал двугривенный и так, пощелкивая молоточками, качал серебрить контакты.

– Больших начальников возишь? – спросил он, не отрывая глаз от трамблера.

– Нет, – ответил я, – это моя личная машина. Рассказав ему о себе, что я писатель, езжу всегда один, чтобы без помехи собирать материалы, сам и писатель, и шофер, и охотник и фотограф, я спросил, как его фамилия.

– Плохая, – ответил он и опять взялся за трамблер.

– Плохих фамилий, – сказал я, – не бывает. Вот, например, улица Воровского вовсе не значит, что на ней воры живут. И даже самое гнусное имя, присоединяясь к хорошему человеку, теряет свой гнусный смысл и получает новый смысл от человека. Понимаешь меня, Сережа?

– Понимаю, – ответил он, – только все равно моя фамилия плохая.

– Подлецов?

– Ну, нет.

– Жуликов?

– Что вы, что вы!

– Ну, так как же, ну скажи. А то я бог знает что подумаю. Есть фамилии: Сукин, Щенков…

Мальчик опустил длинные черные ресницы на розовую свою кожу и, чуть-чуть покраснев, прошептал:

– Стыдно как-то…

– Ну, все-таки, не стыдись, – может быть, Щенков?

И он, еще больше потупившись, наконец-то решился сказать:

– Щелчков, Сергей.

Вчера сливал бензин в компрессоре, работающем на мостовой.

Разговорился с мастером о своей машине.

– Второй день такой прекрасный. Вот возьму сяду в машину свою, вложу ключик, дуну – заведется, и поеду.

– Как хорошо! Больше! По-моему, счастье, да, это счастье.

– Ну, не скажу, – есть большее счастье.

– Какое же?

– А пешком идти, все вокруг рассматривать, о всем думать.

– Правда, и то хорошо.

– Куда лучше! Вот погодите, придет время, все будут на машинах ездить, и только самые богатые будут располагать временем ходить пешком. Да, вот придет время, все «бедные» будут ездить на машинах, а богатые ходить пешком.

Спустило колесо, я вставил новую камеру, и колесо опять спустило. Так я переменил три камеры новых. Возиться с колесами нелегкое дело, весь день прошел, а жадность труда все росла и росла. И будь у меня запас камер всяких, мне кажется, я бы умер, но достиг своего.

К счастью, оставалась только одна новая камера, и к тому же мне зачем-то надо было выйти на улицу. Вот как только я вышел из этого разгара упрямого действия, так сразу мне бросилось в голову: а нет ли в этой покрышке гвоздя, и не натыкается ли на него каждый раз камера?

Подумав так, я вспомнил, что колесо это стояло на запасе без колпака и, значит, каждый мальчишка мог заколотить мне в резину гвоздь. Я бросился назад, прощупал шину изнутри и сразу же нашел большой острый гвоздь.

И стало мне сразу легко и радостно: не распалась резина, а дырочки легко зачинить. Мне кажется, никогда я не испытывал на себе в такой силе жадность в труде: на другой день еле встал.

Вчера завел автомобиль, послышался легкий стук, я поднял капот, чтобы выслушать, и увидел: на всасывающей трубе, растопырив ноги, сидел паучок. Труба только нагревалась, и, видно, паучку было приятно нарастающее тепло.

– Сиди, – сказал я, – поглядим, как ты… – и прибавил оборотов.

Вчера покупал запчасти для автомобиля. Подходит молодой человек и, раскланиваясь, предлагает застраховать жизнь.

– Мы не выплачиваем только в том случае, если шофер был пьян.

– Ну, тогда, – ответил я, – страховаться мне незачем.

– Почему же?

– Потому что я езжу всегда пьяным.

Продавцы все стали на мою сторону и покатились со смеху, а я продолжал:

– Вот еще, буду я трезвый заниматься таким делом, в котором страхуют себе жизнь! На машине только пьяному и можно ездить!

При общем удовольствии агент, тоже улыбаясь, раскланялся и удалился.

С утра возился с машиной и к обеду сдал ее в ремонт на завод.

– Генерал сказал, генерал рассердился, генерал, генерал… – повторяла намазанная девица-шофер на заводе.

Я указал ей место в своей машине.

– Кто же нас повезет? – спросила она. Я молча сел за руль.

– Кто вы такой? – спросила она меня.

– Маршал, – ответил я. И мы поехали.

Излюбленные переулки у московских шоферов – это где нет регулятора и каждый держится правила: поезжай, куда и как тебе хочется, только гляди на другого и не мешай ему ехать, как и куда ему хочется.

Видел во сне, будто я в Москве остановил «Москвича» перед красным светом, вышел, взял «Москвича» под мышку и понес на красный свет. И так по всей Москве у милиционеров переполох, потому что остановить нельзя: он не едет на красный свет, а идет.

Интерес к машине соединился с интересом к природе, потому что места охоты все отдаляются и к ним надо ехать… Так в природе чудится где-то свобода или счастье, и ключик в кармане от машины представляется ключиком к счастью.

В Союзе писателей дамы стали учиться на автомобиле. Ездят они с инструктором на учебной машине, каждая по часу, и так весь день. Поднимаясь на горку, каждая забывает прибавить газу, и мотор глохнет с полгоры. Шофер потерял терпение и в наказание стал выгонять свою ученицу из кабины заводить мотор от ручки. Сегодня ему и это надоело: желая предупредить остановку машины, он крикнул: