Борис Васильев - Завтра была война (сборник)

– Ага, – сказал Егор. – Про кострище – это хорошо, а то еще, не дай бог, лес попалят. Это пойдет, сынок, молодец. – У меня еще про муравьев есть, – объявил Колька, явно польщенный отцовским признанием. – Так, значит:

– Вот это да! – с чувством сказал Егор. – Это ты здорово сочинил. И складно. – Я завтра еще сочиню! – закричал Колька вдохновенно. – Я, может, целую поэму сочиню! – Надо, чтоб коротко, – уточнил Егор. – Коротко и ясно. Вот как про мурашей. – Будет коротко, – подтвердил Колька. – Коротко и звонко. Оставив Кольку сочинять звонкие стихи, Егор на другой день отправился домой. Настругал досок, сколотил из них щиты, погрузил все на телегу, и многотерпеливая казенная кобыла уже к вечеру тронулась в обратный путь к шалашу возле Черного озера.

Старая кобыла шла степенным шагом. Егор сосредоточенно бил комаров и размышлял, что бы еще такое уделать в подведомственном лесу. Может, матерые деревья переметить, чтоб – упаси бог! – не повалил кто на дровишки или на материал. Может, еще что сообразить для туристов, которые, пронюхав про заповедный уголок, теперь уж ни за что не оставят его в покое. А может, действительно переписать всю лесную живность в толстую тетрадь и подарить эту тетрадь Юрию Петровичу: то-то, поди, удивится!

И так он трясся на телеге по торной лесной дороге и думал свои думы, пока тягучий треск падавшего дерева не привлек его внимания. С тяжким вздохом упало это дерево на землю, на миг стало тихо, а Егор, натянув вожжи, спрыгнул с телеги и побежал. И пока бежал, все отчетливее стучали торопливые воровские топоры, и он бежал на этот стук.

Подле поваленного ствола копошились двое, обрубая сучья. Но Егор сейчас не считал порубщиков: двое – так двое, пятеро – так пятеро. Он осознал свое право, и это сознание делало его бесстрашным. И поэтому он просто забежал со стороны просеки, чтоб дорогу им отсечь, сквозь кусты выломился и заорал:

– Стой и с места не сходи! Фамилия?

Обернулись те двое: Филя и Черепок. И Егор остановился, точно на пень набежал.

– Во! – сказал Филя. – Помощник пришел.

А Черепок глядел злыми, красными глазками. И молчал.

– Какое интересное получается явление, – продолжал Филя, улыбаясь еще приветливее, чем прежде, в дружеские времена. – Историческая называется встреча. На высоком уровне за круглым пеньком.

– Зачем повалили? – тупо спросил Егор, пнув ногой лесину. – Кто это велел валить?

– Долг, – вздохнул Филя, но улыбку не спрятал. – Зачем, интересуешься спросить? А в фонд. Отгрузим завтра три пустых поллитры: пусть жгут танки империализма бензиновым огнем.

– Кто велел, спрашиваю? – Егор изо всех сил сдвинул брови, чтоб стать строгим хоть маленько. – Опять шабашка ваша дикая, так понимать, да?

– Понимай так, что три поллитры. – Филя сладко причмокнул и зажмурился. – Одну можем тебе подарить, если поспособствуешь.

Егор поглядел на странно сопевшего Черепка, сказал:

– Топоры давайте.

– Топоры мы тебе не дадим, – сказал Филя. – А дадим либо поллитру, либо по шее. Сам выбирай, что тебе сподручнее.

– Я как официальный лесник тутошнего массива официально требую…

– А фамилия моя сегодня будет Пупкин, – вдруг глухо, как из бочки, сказал Черепок. – Так и запиши, полицай проклятый.

Замолчал, и сразу стало тихо-тихо, только стрекозы звенели. И Егор услышал и этот звон, и эту тишину. И вздохнул:

– Какой такой полицай? Зачем так-то?

– В начальство вылез? – захрипел Черепок. – Вылез в начальники и уже измываешься? Уже фамилию спрашиваешь? А это ты видал? Видал, мать твою перемать?..

Он картинно рванул на груди перепревшую, ветхую рубаху, и она распалась от плеча до пупка, распалась вдруг, без звука, как в немом кино. Черепок, выскользнув из рукавов, повернулся и подставил Егору потную спину:

– Видал?

Грязная, согнутая колесом спина его была вся в бугристых сизых шрамах. Шрамы шли от бока до бока, ломаясь на худой, острой хребтине.

– Художественно расписано, – сказал Филя, ухмыляясь. – Видно руку мастерства.

– Все тут расписаны, все! – кричал Черепок, не разгибаясь. – И полицаи, и эсэсы, и жандарма немецкая. Ты тоже хочешь? Ну, давай! Давай расписывайся!

– Жену с малыми детьми у него полицаи в избе сожгли, – тихо и неожиданно серьезно сказал Филя. – Укройся. Укройся, Леня, не перед тем выставляешься.

Черепок покорно накинул разодранную рубаху, всхлипнул и сел на только что сваленную сосну. Несмотря на зной, его трясло, он все время тер корявыми ладонями небритое лицо и повторял:

– А жить-то когда буду, а? Жить-то когда начну?

И опять Егор услышал звон стрекоз и звон тишины. Постоял, ожидая, когда схлынет с сердца тягостная жалость, посмотрел, как вздрагивает в непонятном ознобе Черепок, и гулко сглотнул, потому что сжало вдруг горло Егорово, аж подбородок затрясся. Но он проглотил этот ком и тихо сказал:

– При законе я состою.

– А кто знать-то будет? – спросил Филя. – Что он, считанный, лес-то твой?

– Все у государства считано, – сказал Егор. – И потому требую из леса утечь. Завтра акт на порубку составлю. Топоры давайте.

Руку к топорам протянул, но Филя враз перехватил тот, какой поближе. И на руке взвесил:

– Топор тебе? А топором не желаешь? Лес глухой, Егор, а мы люди темные…

– Отдай ему топор, – сказал вдруг Черепок. – Света я не люблю. Я темь люблю.

И пошел сквозь кусты, рубахи не подобрав. И разорванная, перепревшая рубаха волочилась за ним, цепляясь за сучья.

– Ну, Егор, не обижайся, когда впотьмах встретимся!

Это Филя на прощанье сказал, топоры ему швырнув. А Егор заклеймил поваленные деревья, забрал топоры и вернулся к сонной кобыле. Сел в телегу, вжарил вдруг кнутом по неповинной казенной спине и затрясся к озеру. Только топоры о щиты брякали.

У озера Колька ждал со стихами про хорошее поведение. И это было единственным, о чем хотел сейчас думать Егор.

С каждым днем Нонна Юрьевна все острее ощущала необходимость съездить в город. То ли за книжками, то ли за тетрадками. Сперва мыкалась, а потом пошла к директору школы и многословно, волнуясь, сообщила ему, что учебного года без этой поездки начать невозможно. И что она хоть сейчас готова поехать и привезти все, что требуется.

– А что требуется? – удивился директор. – Ничего, слава богу, не требуется.

– Глобус, – сказала Нонна Юрьевна. – У нас совсем никудышный глобус. Вместо Антарктиды – дыра.

– Нет у меня лимитов на ваши Антарктиды, – проворчал директор. – Они глобусами в футбол играют, а потом дыра. Кстати, с точки зрения философской дыра – это тоже нечто. Это некое пространство, окруженное материальной субстанцией.