Игорь Свинаренко - Наши люди (Выбранные места из бесед с великими)

Еще о честности. Об уходе он предупреждал заранее, чуть не открытым текстом объявлял, что ему все надоело. Проницательный читатель еще в 91-м начал натыкаться на прямые признания Яковлева, которые тот делал публично, через СМИ. Там про все было, весь список был оглашен: слабый интерес к деньгам, скука их зарабатывания, склонность к самосовершенствованию, тяга к экзотическим учениям, интерес к вечным темам вплоть до потусторонней жизни... Читали, посмеивались, усматривали в этом блажь, крезу, баловство. Вот она, вся картина наших нравов, вот она, наша цена по гамбургскому счету! Делать деньги ради денег, удавиться за них - это у нас сошло б за норму. И на горло собственной песне наступить, от заманчивых путешествий, и учебы, и нового опыта, о котором мечтаешь, - от всего этого отказаться ради денег, которые и так уж из ушей лезут, - такое б у нас поняли. Что за народ!

Неужели наш человек готов прожить свою жизнь зря, - только с тем смыслом, чтоб тупо делать деньги из денег? И променять счастье, свободу и... не бедность, нет, а вполне крепкое, миллионнодолларовое богатство - всего лишь на еще большее богатство?

И только для того, чтоб нравиться простодушной публике?

Да и потом, зря ведь в такие уходы не уходят. Толстой, Романов, Ельцин и т. д. - они только тогда ушли, когда поняли: пружина лопнула, завод кончился, правота испарилась, пропало чутье, потерялось знание о том, как жить дальше, и появилось чувство, что они занимают не свое место. Энергии для публичной жизни просто не стало, и они ушли тихо пожить для себя - сколько можно и как получится. Хотя интервью у вышеперечисленных персонажей я не брал, это не более чем беспочвенные домыслы.

О Яковлеве уже было опубликовано достаточно экзотических сведений, начиная с его ухода в монастырь одной из конфессий и кончая объяснением мотива продажи "Коммерсанта": а чтоб на вырученные деньги раскрутить в Голливуде одну молоденькую русскую актрису (славный сюжетец для бульварной книжки). Это все увлекательно, - но, как учил сам отец основатель, нелишне дать слово и второй стороне. Так и пожалуйста! Кроме особо оговоренных случаев, этот текст состоит из высказываний самого Яковлева. Они цитируются по публикациям разных лет (начиная с 1990-го), разных авторов - или же по магнитозаписям. Текст подвергнут незначительным сокращениям за счет полученных в доверительных беседах сведений и разных интимных подробностей, с которыми автор за девять лет работы в "Коммерсанте" вольно или невольно ознакомился, а других знакомить не счел нужным.

Немного статистики. Частота употребления в этом тексте некоторых слов (с учетом производных): "независимость" - 19 раз, "свобода" - 11, "игра" - 14...

Репортер

"Журналистика в те времена была, конечно, нездоровой, но в то же время поразительно увлекательной. Нездоровой потому, что оставалась лишь частью системы, в сути своей противоестественной и античеловечной. А увлекательной не только из-за того, что давала ту или иную возможность высказаться. Статьи вызывали административное реагирование... Меня увлекала игра - добывание информации, игра с журналистским удостоверением, игра с газетным начальством, когда надо было склонить его на публикацию статьи. Это было увлекательно. Давало некоторый смысл существования и определенное социальное положение".

"Первая нашумевшая статья в "Советской России"... рассказывала о клакерах в Большом театре, о том, как солисты оплачивают им аплодисменты, дают билеты, которыми те спекулируют".

"Неплохой пример той робингудовщины, которой я был увлечен. Мы привлекали милицию, связывались с КГБ, действовали ночью, мои ребята дежурили у всех выходов из Большого театра, фиксировали появление клакеров. А когда статья появилась, о ней заговорили, конечно же, было приятно. Тогдашний премьер Тихонов прямо на статье начертал указание министру культуры: срочно принять меры. Какие меры, к кому? Все это было не борьбой с существовавшей системой, а игрой внутри нее".

"...Я был человеком, готовым играть внутри системы. Поворот в моей жизни определили не политические реформы, а факт собственной биографии: меня выгнали из журнала "Работница", после того как мы - там была целая команда молодых ребят - попытались сделать из нее "новый журнал". Не произойди этого, жизнь, наверное, сложилась бы иначе. Я же, когда меня выгнали из "Работницы", места для себя в системе не нашел или, по крайней мере, долго не мог найти. Некуда было деваться, в общем-то я оказался на улице. А надо было что-то есть, каким-то образом кормить жену. Старался заработать на жизнь. Пробовал себя в роли квартирного маклера. Что-то получалось, что-то нет. Во всяком случае, я имел на пропитание. Но важно другое: я вдруг перестал воспринимать себя частью системы. Просуществовал год вне ее. И этого оказалось достаточно, чтобы понять: я и система - не одно и то же".

"И тем не менее через год пошел работать в "Собеседник", а потом в самый модный в начале перестройки журнал "Огонек". ...Давал о себе знать комплекс уволенного журналиста: хотелось вернуться".

"Я был спецкором секретариата "Огонька". По тем временам у меня была очень приличная зарплата. В журнале платили очень хорошие гонорары. Меня публиковали, и у меня было определенное имя в журналистике. В "Огоньке" я получил премию Гиляровского... Короче, с деньгами по тому времени у меня не было никаких проблем. Но [я] попал туда уже другим человеком. Ушло ощущение постоянной, я бы сказал, зависимости от редакции, от шефа. Если он вызовет меня и скажет: "Ты мне надоел, уходи отсюда", - я пожму плечами, уйду и ничего страшного не произойдет. И в "Огоньке" мне было неинтересно. Я пытался выйти на прежние темы, связанные с той игрой, которой я дорожил. И не мог. Было обидно, что я утратил прежние чувства и не мог понять, что со мной происходит. Написал о "люберах" - фашиствующих мальчишках из подмосковного города Люберцы. Было много шума, разговоров. Но и это уже не вдохновляло. Раньше, берясь за подобную тему, ты был как бы один на один со злом. А теперь действовал на общем направлении в едином строю. Ушла исключительность".

Кооперативщик

"Потом появился кооператив и все отошло на второй план. Как это произошло? Случайно. Мой приятель решил заработать деньги и занялся кооперативом, которому предстояло вязать кофточки или что-то в этом роде. Меня же он попросил помочь в регистрации кооператива. Тогда это было бесконечно сложным делом, и мы договорились: как корреспондент "Огонька" я буду проводить нечто вроде эксперимента. В редакции об этом понятия не имели. Я же вел тяжбу с Мосгориполкомом, проводил через канцелярии документы. И понял: мне это нравится. В этом было созидание, возможность делать практическое добро, то есть именно то, чего в последнее время мне не хватало в газете.