Григорий Свирский - Мать и мачеха

3. "И НА ТИХОМ ОКЕАНЕ СВОЙ ЗАКОНЧИЛИ ПОХОД"

Это слова из песни, как вам известно. Песни окончательной победы Красной Армии в гражданскую войну. Красный флаг был поднят. Пора подвести итоги. Глазами библиотекаря.

Несколько поколений были лишены произведений русской и мировой культуры. Несколько поколений кормили, как жвачкой, Кратким курсом истории партии и книгами способных и бездарных графоманов, которые были назначены Сталиным, Хрущевым, Брежневым в столпы новой культуры. В литературные гении и толкователи партийной линии... Каков результат? Сегодня он очевиден...

Когда шла "пролетаризация буржуев", когда бывших купцов и заводчиков, их жен и детей выгоняли с метлами на улицы убирать мусор, мы верили, что это, может быть, так и надо. Когда в 1929 году в магазине можно было купить хлеб, лишь предъявив профсоюзный билет, в котором делали отметку, мы недоумевали, о чем уже упомянул. Но вот начались аресты тех, кто делал революцию. Мы, библиотекари, имели сомнительную привилегию узнавать обо всех арестах на другой день, раньше газетных сообщений. И каждый раз читали затем, что любой арест, любой закрытый суд вызывал "всеобщее одобрение" и аплодисменты на митингах. Трудящиеся требовали "раздавить гадину", повторяли проклятия прокурора Вышинского, требуя в своих газетных письмах расстрела всем подсудимым.

Но ведь никто из выступавших на митингах не знал ничего. Не требовал никаких доказательств. Человека можно было объявить троцкистом, шпионом, вредителем, кем угодно -- под бурные аплодисменты и приветственные выкрики...

Это и было прямым результатом уничтожения культуры. Людей отучили думать, сопоставлять факты, критически осмысливать происходящее. Да и как можно что-либо постичь, если правомочна лишь одна точка зрения, а все остальные -- недомыслие или враждебная вылазка.

Уничтожение самых толковых, образованных людей сопровождалось и оглуплением всех остальных, всенародно одобрявших злодейство...

Сталин мог десятилетиями бесчинствовать лишь так -- убивая в людях нравственное начало, искореняя само понятие совести, милосердия, не говоря уж о жалости. Безжалостно уничтожить десять миллионов крестьян, выбросить их с детьми в Сибирь на погибель могло лишь ожесточенное, лишенное всего человеческого, поистине "собачье сердце".

Булгаков был прозорливцем, окрестив так общее оскудение нравственности в "хомо сапиенс". Естественно, его "Собачье сердце" не могло увидеть света ни при Сталине, ни при Хрущеве, ни при Брежневе. Нам надо в пояс поклониться зарубежным издателям, которые сохранили для будущих поколений русскую классику. Не будь она издана, кто знает, вспомнили бы о ней сейчас "просвещенные" советские издатели?..

Сталин умер -- безнравственность осталась. Утвердилась как норма. Все мы были свидетелями статей в "Правде" и других советских газетах, в которых герои труда клеймили Солженицына, Пастернака, не стесняясь начинать свои погромные заметки так: "Я, конечно, Пастернака не читал, но...", "Я роман Солженицына не читал, но не могу смолчать..."

А ведь время было хрущевское. За молчание не убивали. Мог умолчать. Так нет, привычка -- вторая натура... И так тянется это с той поры, как "на Тихом океане свой закончили поход". Семьдесят лет тянется безумие...

Изменит ли это гласность -- кто знает! Не так просто перевоспитать людей, особенно немолодых, изуродованных сталинско-брежневскими временами. В этом более всего убеждает меня наш последний опыт -- эмигрантский...

Мы в Канаде. Свободная страна, не требующая от нас ничего, что не соответствует нашим взглядам. Могли бы стать людьми.

У многих не получается. Не умеем жить в условиях свободы. Не научились пользоваться ее дарами. Одни по-прежнему считают, что государство грех не обманывать. Недоплачивают налоги; в Нью-Йорке раскрыли "русскую мафию", которая недоплатила "такс" на миллионы долларов. На Брайтон-Бич даже присловье такое появилось: "Ты устроился или еще работаешь?" Шутка, конечно, но жульничество, как мы знаем, нешуточное... Или, скажем, в одном из наших эмигрантских клубов пригрели предателя. О нем сообщили из России, где он выдал КГБ десятки людей. "Профессиональный провокатор" назвал свою статью о нем писатель Л. Бородин, только что вернувшийся в Москву из тюрьмы. Игорь Огурцов, просидевший в лагерях двадцать лет, возмущен тем, что провокатора чествуют у нас чуть ли не как героя. Указал, что чествуют в Канаде. Мы чествовали...

Может быть, те, кто встречал его аплодисментами, ничего не знали о том, что у предателя руки по локоть в крови? Знали! Знали и о том, что в России порядочные люди таким руки не подавали. "Мы не в России, -- говорят. -Здесь свобода...". "Нам с ним интересно..."

Семьдесят лет приучали людей к скотскому равнодушию, к моральной безответственности. К существованию без совести. Приучили, как видите. По счастью, правда, не всех... И многие уже, наверное, забыли, что началось это с незаметного окружающим предписания нам, библиотекарям: "Изъять такие-то книги..." "Изъять журналы". Изъять национальную культуру...

Раиса ЗАПЕСОЦКАЯ (БЕРНШТЕЙН)

Соня ХЕЙФЕЦ (ЗАПОЛИНА)

НАС СПАСАЛИ ПАРТИЗАНЫ

В Минске, столице Белоруссии, до войны было 80 тысяч евреев. После войны осталось 2 тысячи. Ныне стоит в Минске памятник расстрелянным. Слова "евреи" на памятнике и в помине нет. Начертано на камне: "Тысячи советских граждан..."

И эта игра "в жмурки", в которую играют партийные власти в Белоруссии, продолжается до сих пор. Лишь в эпоху гласности правда начинает приоткрываться. К этому еще вернемся.

24 июня Минск бомбили, а 27-го немцы вошли в город. С евреями поступили как всюду. Немедля арестовали всех мужчин, согнали к озеру. Неделю не давали ни пищи, ни воды. Подползавших к озеру расстреливали на месте.

В домах остались лишь женщины и дети. Их начали переселять на Юбилейную площадь, будущее гетто; русских и белорусов, живших в том районе, переводили на другие улицы.

К 31 августа переселение закончилось, гетто заперли на замок. Нам нашили "латы". Желтые круги, а под ними номер дома, в который тебя запихнули. У меня был номер 488.

Об этих днях написаны книги. Одна из них -- "минское гетто". Существует также книга "История партизанского отряда No 106", вышедшая в Минске сразу после войны. Поэтому я ограничусь лишь личным опытом, расскажу о семье и тех моих друзьях, которых советская пресса вниманием обошла. Скажу также о нашем командире -- человеке сложной судьбы, Герое Советского Союза, которого вскоре лишили геройской звезды, и он оказался в Израиле, где и похоронен...

Я была старшей в семье. Кроме меня, было еще пять детей, мал мала меньше.

Мы успели отойти от горевшего Минска километров на тридцать, больше не успели: немецкие танки и мотоциклисты двигались быстрее... Вернувшись, жили в страхе. Ночью дома окружали и громили. Утром убитых находили во дворах, в квартирах с распахнутыми дверями. Девушки растерзанные, с сорванными платьями. Всюду кровь. Ночными погромами руководили немцы, но главными исполнителями были украинские, литовские и белорусские полицаи.