Григорий Свирский - Прорыв

-- В чем дело? -- услышал он почти добродушное. -- Хочешь сесть, вот тебе место, садись, пожалуйста... Или у тебя украли что? Или убили?.. Не хочешь сесть, пожалуйста, иди. -- Только выскочив из остановившегося автобуса и постояв неподвижно, Дов понял, отчего он весь мокрый. Когда там, за лагерной колючкой, раздавался такой крик, он знал доподлинно: сейчас начнут задевать, полоснут бритвой. Крик -- предвестье драки, которая без крови не окончится. И ему, хочешь не хочешь, придется кидаться на блатного, рвать ему рот, ломать кости. Увертываться от ножа... Когда увернешься, когда нет... Как-то чуть не убили железной миской с отточенными краями, метнули издали, на уровне шеи, попали б, голова бы скатилась, как на гильотине. Успел дернуться в сторону, мышцы на плече срезало ровненько.

Мысль о миске, режущей, как финский нож, принесла успокоение. "О Господи Боже! Здесь просто такая манера разговаривать. Криком. А уж выражать недовольство?! Темперамент у них такой... Восток! Хоть и Ближний".

Добрел он до Вероники измученный. Она ни о чем не спрашивала. Налила томатного соку из холодильника. Принесла сольцы. Сказала: "Отдышись..." И умчалась куда-то.

Каждые полчаса он звонил Шаулю. Секретарша, едва расслышав его голос, отвечала механически, без всякого выражения: "Еще не приехал... Еще не приехал... Еще не..."

Учить иврит его поселили возле Иерусалима, туда ехать смысла не было. Он ушел от Вероники и ночь проспал в чьем-то дворе на скамейке: под утро его подняли полицейские в черных кепи. Видно, кто-то вызвал. Они проверили документы и, узнав, что он из России, только приехал, воскликнули, как заведенные: "Будет хорошо!" -и хлопнули его по плечу.

У Дова в душе потеплело: "Полиция, бля, но своя..." Было только пять утра, и, едва полицейские умчали, Дов задремал снова. Увидел, как вживе: на отца валится дверь, сорванная с петель, и Геулу волокут...

В восемь утра он был уже на улице Гимел. Около десяти прикатил Шауль. Как Дов и предполагал, ни в какую Европу тот не улетел. "Брешут, как в России..." Дов встал у калитки, расставив ноги. Пробасил вместо "Здравствуйте": -- Отправила! Вчера! Отец сообщил! Сегодня ее письмо и паспорт уже на Лубянке.

Шауль нервно перебросил свою кожаную папку из одной руки в другую. -Но ведь это еще не значит, что ее тут же потащат на расправу! -- И спокойнее, со вчерашним добродушием: -- Не будем пороть горячку, Дов. Каждый шаг должен быть обдуман.

-- Уже обдуман! -- вырвалось у Дова. -- Я хочу знать все! И лично от вас!..

-- Все! И лично от меня? Ваши друзья из партии Херут не смогли объяснить? Или не захотели?.. Хорошо!.. -- Он снова перебросил папку с одной руки на другую. -- Если отказ вашей Гули от гражданства печатаем мы, то это не Гуля вступает в конфликт с советским правительством, а государство Израиль вступает в конфликт, и острый конфликт, с советским правительством. Возможно, этот акт целесообразен, не знаю. Во всяком случае, он должен быть обсужден и одобрен кабинетом министров. А возможно, и Кнессетом... За один день такое не делается.

-- Вы ее продаете! - прохрипел Дов в ужасе. Он шагнул вперед со сжатыми кулаками. - Она уже сидела три года. За иврит. Недосидела, что ли? Коли ее убьют -- вашей рукой убьют!..

Лицо Шауля бен Ами окаменело. Он поглядел на коренастого Дова с высоты своего роста. Спокойно. Холодно. И молча прошагал в Министерство.

-- Суки! -- прокричал Дов закрытой двери. -- Незеленые фраера! Полосатики!..

Спустя полчаса он был у Вероники. Повезло, что она безработная. А то жди до вечера... Уж как она бушевала, услышав об ответе Шауля. Заранее знала, чем окончится дело, а успокоиться не могла. Наконец, раскрыла свою растрепанную донельзя телефонную книжицу

Спустя час, не более, они были на улице Каплан, в Доме журналистов, где их ждал, попивая содовую со льдом, корреспондент лондонской газеты "Обзервер". Счастье, что привез Гулино письмо в двух экземплярах! А то б хана!..

.Корреспондент "Обзервер" тут же передал письмо Геулы к Брежневу по телефону, объяснил, в чем дело, и письмо поставили в номер.

-- Сегодня о Гуле узнает Англия. Завтра -- весь мир... Закручено, Дов!..

Дов поехал к себе, прилег на клеенчатый диван, который стоял у входа в их гостиницу-школу и заснул, как провалился. До утра. Его разбудил телефонный звонок. Женский голос просил срочно разыскать Дова Гура. Он в комнате номер семь...

-- Тута я, -- прохрипел Дов... -- Куда приехать? К господину Шаулю бен Ами? ... Нет, не могу. У меня через два часа выступление перед студентами Иерусалимского университета. Заранее запланировано... Не мною... После выступления -- пожалуйста. А лучше завтра...

За дверью послышался гудок машины. Раз, другой. Дов выглянул. Двое парней замахали руками. Третий радостно застучал по кнопке гудка. Всех разбудил...

В Иерусалимском университете народу -- полон двор. Сидят на траве. Толпятся группками. Перекликаются. Размахивают израильскими флажками. Навстречу идут Вероника, еще несколько рижан. Принесли лесенку. Дов поднялся на крышу над длинным, вдоль всех корпусов, переходом. У него зашлось сердце. Родные люди! Имени моего не знают, а родные. Машут флажками: едут советские евреи!.. "Что говорить?" -- шепнул он Веронике, которая поднялась вместе с ним. Помочь с ивритом, если запнется. -- О чем хочешь! -- ответила.

Дов поднял руку, затих Левант. Даже неправдоподобно... -- Ребята! -закричал он. -- Советское еврейство поднялось. Оно давит на тюремную дверь. Пытается ее открыть, вышибить... Я почему это говорю? А потому... Надо помогать!.. Достойны мы имени людей, евреи, если мы откажемся тянуть с этой стороны?!.. Только так откроем! С двух сторон. Тяни-толкай! И тюремная дверь вылетит!

Двор закричал, замахал флажками. Вероника зааплодировала неистово. Различив среди толпы студентов-американцев, она повторила для них по-английски: -- Push and pull! Тяни-толкай!..

-- На демонстрацию, студенты! -- прохрипел Дов, проглотив комок в горле. -- Сразу во всех городах. В Иерусалиме, Тель-Авиве, Хайфе!.. Солидарность! Солидарность! Трусов на помойку! Солидарность! В день солидарности с евреями России -- на улицу!..

-- Дов, ты понимаешь, что ты сделал? - восторженно воскликнула Вероника, когда они слезли с крыши-трибуны. - Ты сформулировал всю стратегию борьбы. Всю нашу политику! В одной фразе!.. Тюремную дверь со стороны России -- толкай! Со стороны Запада -- тяни!.. Изо всех сил. Ты -- политик! Ты... ты...

Дов терпеть не мог преувеличений. Потому в свое время газету "Правда" раскрыть не мог. Рвало!.. А уж эти бабьи полыхания... экзальтация или как ее там. Тут надобно немедля ссать на костер. -- Мне еще отец говорил, -заглушил он спутницу своим низким басом.-- Дурак, дурак, а умный!..

Посмеялись, а Дов помрачнел, произнес серьезным тоном: -- Все фюрера ищете? Чтоб залез на броневик?.. И ручку с кепочкой -- к народу. Вероничка, ты меня любишь?.. Так ты меня в политику не толкай! Я -- прораб. Дело мое каменное, поняла?.. А то я таких дров наломаю!..