Григорий Свирский - Прорыв

В шесть утра Наум позвонил отцу, затем Володе Слепаку. -- "Что стряслось?"

7. ИЩЕМ ТОЧКУ ОПОРЫ...

Это он узнал лишь на следующий день. В Ленинграде, на аэродроме "Смольный", группа евреев пыталась захватить самолет ...

-- Идиоты! -- вскричал Наум, кружа по комнате и отшвыривая пинком все, что попадалось под ноги. -- Теперь этот 1581"жидомор1582"Толстиков1583"1 наденет красный фартук, возьмет топор и... 1584"покажет миру отрубленную еврейскую голову. Это конец движению... -- Чувство беспомощности и личной вины не давало ему сосредоточиться на чем-либо ином. Он слышал краем уха: рижане почти полтора года жевали эту сладкую жвачку -- захватить самолет и улететь...

Наверное, десятки ребят в разных городах "отжевали" ее, как 1585"чуингам, она обросла подробностями и даже кодовым названием -"СВАДЬБА ". Запросили Израиль, -- он, как известно, "Свадьбу" не одобрил, но -- что одобрял Израиль?!

Когда в России о секрете известно двоим, это уже опасно. Если трое -это уже не секрет...Догадайся Наум, что в Риге надежда на "Свадьбу" еще теплится, он бы лег на рельсы перед поездом "Рига-- Ленинград", который вез заговорщиков.

Евреи -- народ умный, но каждый тысячный -- это такой идиот, который может быть рожден только избранным народом...

-- "Свадьба тысячных", ты могла себе это представить?! -- не мог успокоиться Наум, глядя на посеревшее лицо Нонки. Нонка впервые за много лет забыла покрасить губы. Она повторяла, как сомнамбула:

-- Теперь всех пересажают! Всех пересажают!.

В ситуациях безнадежных у Наума неизменно "прорезался" висельный юмор; это он знал еще по войне. Усмехнувшись вдруг краем губ, он заметил жене:

-- Зато, наконец, снимут с полатей твою "буржуйку"! -- В бездействии он находиться не мог. Прежде всего, надо было передать 007"Дову, что евреи "горят". Начнется новое "Дело 008"Бейлиса"...

Позвонил приятель, сообщил, что у него есть "трамвай" на завтра. Не хочет ли Наум...

-- Хочу! -- прервал его Наум. -- Жди меня!

Он быстро написал записку, сложил ее, как складывал свои письма с фронта, треугольником, и выскочил из дому. Смеркалось. Оглядевшись, Наум заметил метрах в пятидесяти черную "Волгу". Когда он перебегал улицу, мотор ее завелся, фары зажглись, и она прыгнула вперед.

Наум бросился в проходной двор. Из машины вывалилось несколько человек. Они помчались за Наумом, приближаясь, как пушечные ядра, от которых не уйдешь. Наум 010"метнулся в сторону, там был глухой забор, метра три высотой. Ожгла мысль (раньше никогда не приходила), что ему, Науму, сорок восемь и со времен войны он даже на турнике ни разу не подтягивался. Наум ухватился за края, порвав кожу на пальцах, занозив ладони, едва подтянулся до подбородка, подергался бессильно. Но тут услышал за спиной топот, выжал себя правой рукой до груди (откуда силы взялись) и перевалил тело через забор. Шмякнулся в крапиву. Лежа в крапиве, он слышал топот и ругань заметавшихся людей. Единственное спасение -- назад. Слава Богу, эти проходные дворы были дворами его детства. Минута, две, и он через задний ход вбежал домой, где Нонка красила губы и ресницы. Жизнь продолжалась.

У него не было сил даже ее обругать. Отдышавшись, он поглядел на жену внимательно.

-- Нонка, где моя шляпа, которую я купил в день Победы? -- Часа через два, напялив на глаза порыжелую шляпу, которую он купил сразу после войны и не надевал ни разу, перекинув зачем-- то через руку осеннее пальто, схватив в коридоре сломанный зонтик, он выбрел в темноту. Медленно, хромая и опираясь на зонтик, как на трость, пересек улицу. Хромал он напрасно Машины не было. Во всяком случае, никто его не освещал. Он попетлял, стараясь не шур017"шать, по проходным дворам, потом швырнул зонтик через забор,

за ним -- победную "кобеднешнюю" шляпу и, выскочив на другую улицу, остановил такси.

Сколько он будет жить, такси это не забудет. За рулем сидела молодая женщина. А на заднем сиденье лежал ребенок, аккуратно запеленутый, перевязанный голубой ленточкой, как из роддома. Наум

спросил удивленно, почему она ездит с ребенком. Она вздохнула, а потом нехотя (все любопытствуют!) рассказала. Оказалось, одинокая мать. Ребенка оставить не с кем. И негде, главное. И поэтому она работает ночью и возит ребенка с собой. -- Прижила! Куда денешься!

-- У меня то же самое! -- вырвалось у него горестно. -- Тоже прижил ребенка. Ношусь с ним, как дурак с писаной торбой. И никуда не денешься...

-- Так ведь родное детище! -- Женщина за рулем стала утешать его. -Терпи, голубок!

-- В том-то и дело, что родное... -- Наум вздохнул.

"Трамвай", бизнесмен из Чикаго, боялся дико. Глаза вылупил, точно его тащили на эшафот. В конце концов Наум приклеил ему свой листок прямо под причинное место и просил передать господину Текоа,

представителю Израиля в ООН. А копию выслать брату в Израиль по адресу...

Назавтра, только надел рабочий халат, взял в руки карандаш, как заявился Яша, брательник. Сел рядом повздыхал, тихоня, "красна девица". Наконец, сказал вполголоса: -- Старик! Если что, Динку твою возьмем к себе... -- Потряс брата за плечо, ушел сутулясь.

Едва начался перерыв, Наум скинул халат и примчался домой. Бросив Нонке странную фразу: 'Трамвай трамваем...", снял с рычажка телефонную трубку, набрал "международную" и попросил дать ему Иерусалим.

Этого раньше никогда не бывало -- ему не захотели дать Иерусалима. Телефонистка сказала, что не знает, где он находится.

-- А Лондон вы знаете где?! -- зарычал Наум. -- Соедините меня с Лондоном "коллект". -- И дал телефон Дэвида Флойда из газеты "Санди телеграф". До этого он ни разу не связывался с ним, знал только, по сообщению Дова, что Дэвид Флойд -- не "левый". И знает русский язык. Быстро передал Дэвиду Флойду о том, что произошло в Ленинграде. Сам факт Дэвиду Флойду был известен. О мотивах несостоявшегося захвата услышал впервые.

-- Я хотел бы быть в курсе вашей личной судьбы, -- прозвучал из Лондона суховатый голос.

-- В свете того, во что выльется будущий процесс, моя судьба никакого значения не имеет.

-- По натуре вы пессимист, Наум?

-- Я известный Оптимистенко, господин Дэвид Флойд. До свидания!

Заснуть в эту ночь он не мог. Ворочался с боку на бок. Вставал. Но оказалось, не спит и жена.

-- Муха, -- наконец, решилась она. -- Зачем нам Израиль?

-- Что-о?

-- Там, наверное, даже грибов нет!

Наум стремительно сел, обхватив руками ноги в полотняных кальсонах со штрипками.

-- Как так грибов нет? Спросим у Дова... Если грибов нет, тебе действительно, ехать незачем...

-- А ты?

-- Я поеду один. Или женюсь на Геуле.

-- На Ге-у-ле? -- Нонка приподняла завитую, в белых пластмассовых "бигуди" голову над подушкой. -- Геула -- солдат в юбке. Фельдфебель-парашютист. Ты ляжешь в кровать с фельдфебелем? -- Упала на подушку и вдруг заплакала горько: -- Муха, я злая нехорошая женщина!.. -- Наум обнял жену.-Успокойся. В Израиле есть грибы... Боишься? -- спросил он, когда жена приткнулась к его груди вспотевшим лбом.