Козьма Прутков - Смотри в корень!

Лишь только кончится обед,
Всем грянуть залпом: «Много лет!»

Перед отъездом, подходя к руке,
Опять держать палец на темлячке [56]

Есть ли на свете что-нибудь горше,
Как быть сотрудником при Корше? [57]

Не нам, господа, подражать Плинию,
Наше дело выравнивать линию.

Не нужны нам никакие фермы-модели,
Были бы сводни и бордели.

Для нас овцеводство и скотоводство —
Это, господа, наше производство [58].

Наш полковник, хотя не пьяница,
Но зато фабрится и румянится [59].

Ах, господа! Быть беде!
Г. полковник сидит на биде [60].

Гг. офицеры! Шилды-шивалды!
Пустимтесь вприсядку, поднявши фалды [61].

Что бы нам, господа, взять по хлысту,
Постегать прохожих на мосту? [62]

Тому удивляется вся Европа,
Какая у полковника обширная шляпа [63].

Будемте, господа, стоять по чину,
Пока адъютант выводит «Лучину» [64].

Все у меня одеты по форме.
Зачем мне заботиться о корме? [65]

Господа, откроемте подписку,
Поднесем полковнику глиняную миску [66]

Если продуемся, в карты играя,
Поедем на Волынь для обрусения края.

Или выпросим комиссию на Подоле
И останемся там как можно доле [67].

Начнем с того обрусение,
Что каждый себе выберет имение.

Действуя твердо и предвзято,
Можно добраться и до майората.

Хоть мы русское имя осрамим,
Зато послужим себе самим.

Те, кто помещиков польских душили,
Делали пробу in anima vili.

Когда совсем уж ограбим их,
Тогда доберемся и до своих.

Держаться партии народной
И современно и доходно.

Люблю за то меньшую братию,
Что ею колю аристократию.

Хорошо ловить рыбу, где ток воды мутен.
Да здравствует Черкасский и Милютин! [68]

Сегодня не поеду на развод,
У меня немного болит живот.

Даже с трудом на ногах стою —
Принести мне бобровую струю.

Шум в ушах, и на языке кисло,
Нижняя губа совсем отвисла.

Уж не разбит ли я параличом?
Послать за полковым врачом.

Спереди плохо, сзади еще хуже,
Точно сижу я в холодной луже.

Не надо боле ни лекарств, ни корму,
Оденьте меня в парадную форму.

Ширин, вырин, штык молодец —
Не могу боле – приходит конец… [69]

Впереди идут два горниста,
Играют отчетисто и чисто.

Идет прапорщик Густав Бауэр,
На шляпе и фалдах несет трауер.

По обычаю, искони заведенному,
Идет майор, пеший по-конному.

Идет каптенармус во главе капральства,
Пожирает глазами начальство.

Два фурлейта ведут кобылу.
Она ступает тяжело и уныло.

Это та самая кляча,
На которой ездил виновник плача.

Идет с печальным видом казначей,
Проливает слезный ручей.

Идут хлебопеки и квартирьеры,
Хвалят покойника манеры.

Идет аудитор, надрывается,
С похвалою о нем отзывается.

Едет в коляске полковой врач,
Печальным лицом умножает плач.

На козлах сидит фершал из Севастополя,
Поет плачевно: «Не одна во-поле…»

Идет с кастрюлею квартирмейстер,
Несет для кутьи крахмальный клейстер.

Идет майорская Василиса,
Несет тарелку, полную риса.

Идет с блюдечком отец Герасим,
Несет изюму гривен на семь

Идет первой роты фельдфебель,
Несет необходимую мебель.

Три бабы, с флером вокруг повойника,
Несут любимые блюда покойника:

Ножки, печенку и пупок под соусом,
Все три они вопят жалобным голосом.

Идут Буренин и Суворин,
Их плач о покойнике непритворен.

Идет повеся голову Корш,
Рыдает и фыркает, как морж.

Идут гуси, индейки и утки,
Здесь помещенные боле для шутки.

Идет мокрая от слез курица,
Не то смеется, не то хмурится.

Едет сама траурная колесница,
На балдахине поет райская птица.

Идет слабосильная команда с шанцевым
струментом,
За ней телега с кирпичом и цементом.

Между двух прохвостов идет уездный зодчий,
Рыдает изо всей мочи.

Идут четыре ветеринара,
С клистирами на случай пожара.

Гг. юнкера несут регалии:
Пряжку, темляк, репеек и так далее.

Идут гг. офицеры по два в ряд,
О новой вакансии говорят.

Идут славянофилы и нигилисты;
У тех и у других ногти не чисты.