Лидия Сычева - Летящая

Потом я долго лежала на берегу в траве; тело ныло, и вдруг я затосковала, закручинилась, что я одна здесь, что нет рядом моего любимого я вспомнила его руки, его объятия, его поцелуи; я прижималась к траве так, как прижималась к нему, но скучала от этого еще больше. А еще вспоминала послушниц из монастыря с мороженым - в моей жизни, конечно, было много греха, но была и любовь - живая, как эта трава, иногда - смертельно опасная, как нынешнее нахмурившееся озеро, и всегда - чувственно-высокая, дающая силу жить, надеяться, искать... В общем, я любила, и меня любили, и все это было как-то связано с окружающей жизнью, вплетено в нее. Чувства создают мир, не мысль даже, не наука, не "прогресс" и уж тем более не думские законы, а чувства, и мне хорошо было в валдайской траве думать о моей любви, и радоваться ей, и чувствовать, как кстати она здесь- в красках лета, которое было в высшем своем цветении...

К вечеру только я обрела жилищный покой и поселилась в "Гидре". До этого я обошла все здешние гостиницы и даже съездила за город на турбазутщетно, мест не было. День, так хорошо начавшийся, грозил закончиться ночевкой на вокзале. И тут один из прохожих, у которого я спросила совета, сказал, что мне нужно обратиться в "Гидру" - только что открытую крошечную гостиничку Гидрометеоинститута. В закатных лучах озерного солнца, усталая и голодная, я подходила к гостинице, сверяя с табличками домов записанный на бумажке адрес.

Небольшое двухэтажное здание стояло прямо на берегу Валдая, в двадцати шагах от воды. Пляж был крепко огорожен коваными решетками, вероятно, еще советского времени. Я толкнула калитку в ограде, вошла. На крылечке сидели два полуголых - до пояса - мужика. Один, тот, что в очках с большой оправой, мечтательно курил, другой, с темными казацкими усами, мирно читал толстую книжку.

- Ба, какими судьбами! - закричал мне очкастый, как старой знакомой. Неужто в наш шалаш?!

Я подошла близко, сказала "здрасте", скинула рюкзак, слабо разогнала рукой табачный дым и плюхнулась на крылечко. Очкастый воспитанно притушил окурок в майонезной банке. Усатый тихо закрыл книжку и посоветовался:

- Ну что, Эдик, надо идти искать коменданта?

- Надо, Юрик, надо! - радостно подтвердил Эдик и стал рассказывать товарищу дорогу.

Я - блаженствовала. И ноги, и руки, и голова - все гудело, и как приятно было сидеть теперь на деревянных ступенях и как должное принимать галантную мужскую заботу.

- Откушаете, может, что Бог послал? - заглянул мне в глаза Эдик.

Я отрицательно мотнула головой.

- Потом, значит, как поселитесь, - рассудил мой благодетель. - Вы что же, по работе или как?

Я опять мотнула головой. А вечер плыл, плыл...

Пришла комендантша - красивая и наивная (и одинокая, как пояснил мне потом Эдик) женщина Надя и, почему-то очень смущаясь, поселила меня в очень чистом, маленьком и уютном номере на втором этаже.

- Ну вот, - сказала она. - Ребятам хоть поговорить есть с кем теперь. А то мои орловские совсем заскучали.

Она ушла не оглядываясь и шагая скованно, неестественно прямо, а я лихорадочно вымылась, напудрила лицо и чуть подкрасила ресницы и губы, достала из рюкзака немнущийся женский наряд, глянулась напоследок в зеркало и царственно сошла, почти снизошла по лестнице вниз.

- Оля, - весело спросил меня Эдик, - вы верите в любовь с первого взгляда?

Я сказала, что верю, и невольно вздохнула, вспоминая свое.

Потом я сидела за большим, сколоченным из горбыля столом - на всю проектно-изыскательскую партию! - и ела суп, сваренный из пакетов, гречку с тушенкой, а на третье, конечно же, был крепкий чай в алюминиевой кружке. Шесть мужиков, подперевши головы руками, умильно смотрели на мой аппетит, а Эдик тем временем вводил меня в курс дела.

- Во-первых, - внушал он мне, - мы - орловские. Запомни: орловские ребята. Ты хоть знаешь-то вообще, что это за люди?

- Бунин и Лесков, - кратко оторвала я голову от тарелки.

- Правильно, - похвалил меня Эдик. - Во-вторых, мы - лесники. Люди благородного труда, древнейшей профессии человечества. В-третьих, мы...

- Командировочные, - ехидно вмешался черненький, со смеющимися глазками мужичок.

- Молодец, Брагин, - строго поддержал его Эдик. - Поэтому в нашей партии налажен быт - готовим вечером по очереди и вас, Оля, ставим на полное довольствие. Утром - легкий завтрак, обед - не обессудьте - у нас в лесу, зато вечером - обильный ужин. Устроит вас, ваше величество, такой пансион?

- Мне стыдно, - сказала я, абсолютно бессовестным образом придвигая к себе миску с кашей. - Совестно и стыдно объедать орловских ребят, людей благородного труда и командировочных.

- Ничего не стыдно, - сказал Юрик, тот, что с казацкими усами. - Так и надо. А после ужина мы вас приглашаем на вечернее купание в Валдае...

Весь день орловские проводили в лесу - их группу перебросили в местный национальный парк, чтобы выполнить срочную работу. Они уезжали ранним утром на "рафике", мотались по заповеднику, осматривали леса, озера и озерца, речки и родники, кормили оводов, отмечали больные деревья и планировали места возможных вырубок. Возвращались к вечеру. Как-то так вышло, что при общем внимании колонистов ко мне - Юрик, например, привозил мне из леса нескольких редких жуков, а Брагин грибы- все-таки Эдик особенно выделялся своими ухаживаниями, за что и получил от товарищей кличку Кавалер. Мне нравилось, что он любит меня- бескорыстно и беспритязательно, с тем упорством заблуждения, которое бывает у мужчин. Я была не его - он это знал, но он часто рассказывал мне о своей жизни, которую я уж теперь позабыла, а вот чувство его веселой, глубокой любви ко мне - помню. Он любил меня так же, как я любила Валдай, утреннюю воду, над которой стоял пар, и казалось, что ты плаваешь в теплом, пахнущем всеми травами летнего поля молоке.

Вечерами мы сидели на ступеньках, иногда втроем - я, Эдик и Юрка. Мне запомнилось, как Юрка говорил:

- Сейчас в семьях рожают по одному ребенку. Чтобы показать, мы, мол, не больные, видите, ребеночка можем родить! Потому что если хочешь детей, то на одном не остановишься. Они как-то сами идут...

А я говорила о том, как мне жаль леса, и озера, и воды, и воздуха, и оттого, что природа скудеет, мне становится больно жить. Валдай чистый, но рыбы в нем почти нет, а из леса пропал зверь, а мужчина, наверное, не хочет детей, потому что вокруг него нет озера с рыбой, и леса - с птицей и зверьем, а так бы он все это обязательно захотел, а женщина подчинилась бы куда она денется!.. И еще я говорила, что человечество погубят клоны со вставными органами, наполовину или полностью синтетическими, и в лесах в будущем тоже не спрячешься - везде тебя настигнет радиация. А Эдик говорил, что во всем виновато образование, вернее, его отсутствие. Потому что люди даже не знают, как называются деревья, и поэтому им не жалко их губить. А если бы знали - подумали бы сначала... На берегу был одичавший парк со множеством кустарников и деревьев, Эдик взялся меня обучать: "Это жимолость (следом звучало латинское название), это - калина, боярышник..." Но из незнакомого мне я твердо заучила одну ольху.