Алексей Писемский - Взбаламученное море

Виктор насмешливо посмотрел на мать.

– А вы от меня приятного ожидали?.. Вот это странно, право.

– Никогда я от тебя, по твоему уму, ничего приятного не ожидала; но, как мать, я имею право требовать от тебя уважения! – произнесла Надежда Павловна с ударением.

– Требовать могут родители, которые что-нибудь сделали для детей… Вот с нее требуйте, а с меня – нет!

И Виктор указал на сестру.

Надежда Павловна, чтобы смягчить колкость этого ответа, усмехнулась.

– Думала я, что ты глуп, но все не до такой степени! – сказала она более насмешливым, чем сердитым голосом.

Петр Григорьевич, бывший немым зрителем всей этой сцены, вдруг встал.

– Не смей так грубить матери! Не смей! – закричал он сверх всякого ожидания и погрозил сыну пальцем.

– Полноте, папенька! – прикрикнул тот на него: – ничего вы, видно, не знаете: потому я и глуп и дурак, что на вас похож и ваш сын…

– Молчи, говорят тебе!

Петр Григорьевич уже топал на него ногой.

– Погоди, постой! – сказала Надежда Павловна, растирая себе горло, в котором начиналось удушье: – он говорит, что он твой сын; кто же у меня дети не от моего мужа?

– А вот она! – хватил Виктор, показывая на сестру.

Надежда Павловна рассмеялась.

– Ах, ты, мерзкий пащенок! Клеветник! – воскликнула она.

– Братец, что ты! – воскликнула и Соня, вскидывая на него свои большие глаза и вся покраснев.

– Что ты братец! Да, любимица! – передразнил он ее. – Не хочешь ли вот этого? – прибавил он и показал сестре кулак.

Когда они еще росли, так их невозможно было пустить вместе: один, пользуясь своей силой, а другая – покровительством матери, сейчас и кинутся друг на друга. Великая история Каина и Авеля вряд ли не повторяется в каждой семье.

Последних угроз сына было достаточно, чтобы Надежда Павловна вышла из себя.

– Вон из моего дома! Вон! – закричала она истерически.

Виктора, кажется, нисколько это не поразило.

– Али, вы думаете, не уйду? И уйду! – говорил он совершенно кадетским тоном.

– Ступай! Ступай! – повторил за женой и Петр Григорьевич.

– Иду-с! Слушаю-с! – отвечал Виктор, собирая пожитки и ядовито раскланиваясь перед отцом и матерью.

По двору он прошел бойко и с гордо приподнятыми плечами.

Надежда Павловна взглянула в окно.

– Боже мой, он в холодной шинелишке и без калош! – воскликнула она, да так без чувств и упала на диван.

Виктор, впрочем, преспокойно отправился на постоялый двор и нанял там извозчика, с тем, чтобы тот прокормил и свез его в долг до Ковригина.

К тетке он явился ниже травы и тише воды и, подъехав к дому, велел сначала доложить о себе. Биби даже взвизгнула, услыхав его имя. Выбежав к нему навстречу, она обняла его и несколько минут держала у груди.

– Что папенька, маменька? – спросила она, несколько поуспокоившись, заставив племянника прежде всего помолиться и сводив его к дедушке, который, увидав внука, заревел диким голосом.

– Маменька, – отвечал Басардин скромным голосом: – меня прогнала.

Биби даже попятилась назад.

– Я приехал, разумеется, без средств, кроме тех, которые вы, по доброте вашей, прислали мне… (При этом он поцеловал у тетки руку). Я стал просить у них заплатить за извозчика: они раскричались.

Биби развела руками и печально склонила голову.

– Я говорю… «Маменька, говорю, я вам восемь лет ничего не стоил, можно же вам помочь мне чем-нибудь». Она еще больше рассердилась: «вон из моего дома!» – закричала…

– Да простит ей Бог! – сказала со вздохом Биби.

– Вот и теперь, тетушка, я буду просить вас заплатить извозчику.

Виктор при этом опять поцеловал у тетки ручку.

– Ах, Боже мой, сделай милость! – воскликнула она и сейчас же велела извозчика расчесть, а племянника напоила, накормила, положила его спать в лучшей комнате, велела, без всякой осторожности, прислуживать ему любимице своей Иродиаде, сама потом пришла посмотреть, хорошо ли ему.

Сердце старой девы стремилось еще любить, но только она не знала – кого.

Виктор, всем этим очень довольный, как будто бы с ним ничего неприятного не случилось, сейчас же беззаботно заснул. Он грубит матери, а к тетке подделывался по весьма простому расчету: зная, что мать бедна, и как-никак, но, по своей обязанности, будет ему помогать; а к тетке, чтобы вытормошить у нее что-нибудь, надобно было подлизываться. Лишенный всяких нравственных правил, восторгающийся только паркетом, по которому ходил в корпусе, тонким сукном, которое видел на мундирах у офицеров, и в то же время с головой, набитою какой-то бессмысленной протестацией против всего, что имело над ним какую-нибудь власть, он и в помыслах не имел, до такой степени были безобразны его настоящие поступки.

После свидания с сыном, у Надежды Павловны сделалось кровохарканье; к вечеру она чуть не умерла, а потом обнаружилось воспаление в груди. Первое пришло ей в голову: что будет с Соней, если она умрет? Оставить ее на руках подобного папеньки и злодея-братца, – от одной этой мысли бедная мать едва не сходила с ума, а тут, как нарочно, приехал Яков Назарыч.

– Попроси его ко мне, попроси! – скороговоркой сказала дочери Надежда Павловна, под влиянием какого-то тайного предчувствия.

Соня пригласила гостя, а сама осталась в другой комнате, села и задумалась. Молоденький ум ее начинал понимать и оглядывать свое положение; с отъездом флигель-адъютанта роль ее в обществе сразу понизилась; даже добрейшая Марья Николаевна, показывавшая к ней такую пылкую дружбу, как будто бы охладела. Семь платьев ее очень хорошо были известны всем ее знакомым, а сшить в нынешнем году еще новое, она знала, нет ни малейшей возможности, а между тем блистать в обществе нарядами и общим вниманием к себе – как это приятно! Соня даже не слыхала, чтобы что-нибудь могло быть лучше этого. Тысячи планов приходили в голове ее, чтобы как-нибудь все это поправить и устроить.

– Что это вы? А? Как вам не стыдно? – говорил Яков Назарович, входя к Надежде Павловне.

Та, закутавшись в свой синелевый платок, села на постели.

– Умираю! – произнесла она, хватая себя за грудь.

– Полноте, чтой-то! – хотел ее утешить Яков Назарович, садясь невдалеке от нее.

– Да, батюшка, я не о себе! – воскликнула капризно Надежда Павловна: – давно мне, окаянной, пора на тот свет. А вот о Соне, – что с нею будет, когда я умру?

– Замуж выдавать надо! – сказал полусерьезно и полушутя Яков Назарович.

– Рада бы я была, Господи, как! – проговорила, разведя руками, Надежда Павловна. – Да где нынче женихов-то возьмешь! Где они, прах их знает!

– Да хоть бы я!.. Как это вы, сударыня, при женихе, молодом человеке, такие речи говорите! – шутил Яков Назарович.