Иван Шмелев - Том 6. История любовная

Паша заплела на ночь косы, перекинула их на грудь и стала совсем девчонкой.

– А вы-то?… Тоже ведь не спали… Завтра у вас екзамент.

– Я мужчина, – сказал я ей. – Конечно, одной жутко. Хотя это предрассудки. Они теперь уже трупы.

– И их-то страшно… – передернула плечом Паша… – а еще… Степан выпил, поймал меня на дворе… говорит: «А что, приду я к тебе сегодня!., через чердак у тебя не запирается, заберусь!» С пьяных глаз-то и самделе… еще напугает!..

– Негодяй! Да как он смеет?!

– Охальник. Говорит, не все тебе с ним, с вами, значит… Такой негодяй-охальник!.. Он мне давеча чего сказал!.. «Что, змея… хочешь меня губить?!» Я ему плюнула, а он: «Я себя не знаю, что ты со мной сделала, чисто опоила!.. Себя не помню!..» А глазищи, как у чумового!.. «Лучше ты, говорит, не шути… а то…» – и загрозился. Ну, гоняется за мной, как вихорь… Я его боюсь прямо!..

Я спросил, заперты ли в коридор двери. Запер на ключ свою.

– Все пристает – давай венчаться!.. – шептала Паша. – Накопил, говорит, три сотни… сманивает к графу Голицыну, в именье.

– Паша… – сказал я ей, – может быть, так лучше?… Она посмотрела на меня, как будто издалека.

– К вам привыкла… – сказала она просто. – День не видала, все скучала… Да вы учитесь, а я подремлю немножко.

Но я не мог учиться: из уголка белелось, дышала Паша. Я чувствовал волненье… Меня толкнуло, и я подошел к Паше. Она поглядела робко…

– Паша…

Она прошептала нежно:

– Ну что?…

Я упал перед ней на колени, но она выставила руки, не пускала.

– Миленький, не надо…а то уйду… И опустила руки.

– Паша…

– Ну что?…

Я стал целовать ей руки. Она мотнулась.

– Что вы со мною делаете… не надо… Она обняла меня за шею и крепко поцеловала в губы.

– Нет, будемте только целоваться… милый… первенький мой, хорошенький, чистенький… Никого не любил, правда? Никого, я знаю… мне тетя Маша говорила… дестенник он… мальчик…

– А ты, Паша?… – спросил я ее, целуя.

– Вот побожиться, вот… твоя буду… только… все равно, твоя буду… жениться тебе на мне нельзя, а… твоя буду…

Я молил ее, не зная о чем:

– Паша!..

Она вскочила и затрясла руками.

– Тебе учиться надо… на душе грех будет… Пойду вниз ляжу.

– Ну, посиди немножко… Я тебя не пущу, Паша… Я коснулся пуговки на кофте.

– Ну, не на-до… – шептала она стыдливо, ежась.

– Я хочу видеть, Паша… – шептал я, бредил.

– Ну, видишь… – сказала она нежно, робко. – Девочка я совсем…

И она быстро запахнулась.

– Нет, не дамся… нет, ни за что!., тебе грех будет, и мне грех… учиться тебе… еще провалишься из-за меня!.. Ложитесь спать лучше, не спали… завтра в гимназию вам… Ах, миленький!..

Она меня чуть не задушила. Я слышал, как побежала она по лестнице.

Ночь прошла для меня в кошмаре.

Паша бежала от кого-то, а я спасал. В дверь кто-то ломился, страшный… – и я проснулся в оцепенении. На улице свистели, топотали. Орали: «Держи!., держи-и!..» «Неужто опять убили?! – в страхе подумал я. – Кучер убил… Пашу! Господи, Пашечку убили!..»

«Она вышла, а он подстерег и стукнул…? мог задушить, он сильный… и грозился! И это его ловят!..»

И на дворе кричали, летели по камням в опорках.

– Господи-батюшки… – услыхал я пронзительный голос скорнячихи, – да когда ж это кончится-то?… Поймали, что ли?…

– Поймаешь его!.. Он теперь по-кажет!.. Тут бы его перехватить бы надо, да Гришка, пьяный черт, растопырил руки… он его рраз, – и сшиб! Как черт, здоровый!.. Это уж как пойдет… не дай Бог. Стоит против больницы, а оттуда сдерживают, дворники набегли…

– Я его голой рукой возьму!.. – услыхал я Степанов голос. – Я умею!

«Нет, не кучер! Пашу не убили, милую ласточку!..» – нежно подумал я и перекрестился.

– Хоть бы скорей его приструнили, чумового!.. «Ка-рих?! – блеснуло мне. – Карих сошел с ума, и его теперь ловят… он сбесился!..»

На улице орали. Донесло издалека рев… Бык?! Убежал черный бык, тот самый)…

Я оделся и кинулся в зал, к окнам. Опять все проснулись и смотрели. Паша смотрела в мое окошко. Лицо ее было рядом, она даже касалась волосами.

– Всю ночь не спала… Не спали?

– Не спал, о тебе все думал…

– А я… об одном миленьком дружке… – шепнула она сладко и потерлась щекой о курточку.

Можно было хоть целоваться: все глядели на улицу. Бежали с рынка. Городовой устанавливал «запруду»:

– Крепче держись, смотри! Как побежит, левым флангом заходи, к воротам его дави!.. Ори-махай. Не пропущай на рынок!..

Высунувшись совсем в окошко, я увидел картину.

Поднявшееся солнце золотило уже деревья и заборы. И улица была, как золотая. И на золотой улице, на светло-золотой дали, стояло черное – пастухов бык Васюха. Он бешено ковырял рогами, крутил хвостом и подбрыкивал, словно в пляске. Сзаду его пугали, но он не подавался.

– Да что же они не напирают?! – кричали от «запруды». – Эй, нажима-ай там лише!.. А-а, боятся, стариков нагнали…

– Я его один приведу, гляди! Какого испугались! Самого черта за рога приведу!.. – крикнул кучер и вышел из «запруды».

– Вот дуролом-то наш, вызвался!.. – тревожно шепнула Паша и потерлась. – Жизни своей не жалко. Дурак-то, пошел… глядите!..

И она высунулась до пояса в окошко.

– Да он тебя на рога посодит!.. – крикнула она вдогонку. Степан посмотрел на окна, заметил Пашу.

– Пойдем вместе, найдем двести!.. – махнул он лихо. – Эх, молись за меня Богу, на помогу!..

– Как же, ста-ла!.. За дурака такого…

Пашу одернули: неприлично кричать из окон! Но она все забыла, высунулась с локтями на карнизик.

– Упадешь же, Паша!.. – шептал я ей, придерживая ее за платье.

– Ах, да не мешайте вы!.. – сказала она со злостью.

– Стой, не пугай там!.. – кричал городовой к больнице, грозя «селедкой». – Степан один желает!..

Все так и зашумели. Булочник закричал:

– Красную ему бью, возьмет если! Мясник подскочил к Муравлятникову:

– Идет полсотни? Этого ему не взять, что хочешь! Сотню ставлю. Я этого Васюху знаю!..

– И я Степуху знаю! Бей сотню!..

– Желаете на пятерку спору, не взять ему на себя бычка!.. – вступился и Василь Василич. – Красненькую желаете?… Пусть ему на поправку заклад пойдет. Пропорет ему Васюха!..

– Идет!

Но было уже не до разговоров. Степан натянул картуз, сбросил кучерскую куртку и уже подходил к быку боком. Бык перестал брыкаться и пошел головищей книзу, словно обнюхал камни. Степан сделал рукой вот так, распялил пальцы…

– Он его ши-пом напужает… – сказал кто-то, – шипу они во боятся!..

У меня замирало сердце. Я уже простил Степану: выходит на смерть! Паша возле меня дышала часто.

– Ах, дурак чумовой… Господи… вот проучит… А все смеются!..

Степан подходил красиво, смело. Лихо примял картуз, и… бык ахнул рогом!.. Он откинул его, мотнулся к нему опять и снова ахнул… И ахнуло все кругом. Визгнула дико Паша, упала со стула тетка, захлопали окошки, побежали…