Иван Шмелев - Том 7. Это было

Я говорю о новой книге профессора И. А. Ильина: «Основы художества», с подзаголовком – «о совершенном в искусстве». Издана эта книга «Русским Академическим Издательством в Риге». Рига, 1937 г.

Немало людей найдется, кому ничего не скажет это заглавие. Художество? совершенное в искусстве? Что же тут «вечного», и какие могут быть «откровения»?! «Искусство… какое это имеет отношение – коми е?» – спросят иные: «Сколько писалось об искусстве, все это давно известно». На это ответит сама книга. Но надо ее прочесть. И тогда узнают, что так еще не писалось, и в таком толковании совсем не было известно. И тут, может быть, поймут, что искусство занимает в душе человека место рядом с религией, что без искусства, как и без религии, жить нельзя, что без искусства – жизнь мертвая. Тогда признают, что вопрос – «что такое искусство?» – не «само собой разумеется», а вопрос вечный.

Тысячи книг написаны об искусстве и о религии. Эти вопросы – вечные, каждое время тщилось на них ответить: отсвет времен лежит на ответах этих.

Что есть искусство? Толстой в нашумевшей статье своей, в 90-х годах, перебрал множество определений искусства, отбросил все, и разрешился в конце концов совсем бескровным определением: «назначение искусства – вводить в сознание и чувства людей те истины, которые вытекают из религиозного сознания…» «Искусство есть одно из средств общения людей». Мертвый, пустой ответ! И это вполне понятно: вопросы вечные – не разрешаются рассудком; они о т-крываются духовным видением. Опыт такого видения и дает читателю книга И. А. Ильина.

Многообразно, в веках, толковалось искусство, но сокровенная сущность его не менялась сама в себе, как не меняется истина. Познать, что такое искусство, – значит, приоткрыть одну из тайн бытия, тайн Божиих. Это знают поэты духовным видением.

вскрывает «родник искусства» гр. А. К. Толстой.

внутренним оком зрит чуткий Гафиз.

Лермонтов слышит «звуки небес», «тихую песню» Ангела. Пушкин послушен «Веленью Божию», «божественному глаголу», «вдохновенью», «вниманью долгих дум». Эйхендорф слышит «дремлющие песни» в каждой вещи, зрит «сны мира».

Такое совпадение творческих чуяний у поэтов разных времен и кровей – не случайно: они все слышат одно. Тайна искусства приоткрывается: от священного корня оно восходит, истекает из небесного родника.

На этот вечный вопрос и отвечает книга: показывает, что есть совершенное искусство. Показывает явно, примерами. Дает пути и мысли пытающимся творить искусство и его судьям – критикам. И, самое важное: приводит воспринимающих искусство – а их ведь миллионы, неразумеющих, – к познанию основ искусства, подводит их к священному роднику, приоткрывает перед ними тайну. И, чуткие, покоряясь влекущей мысли и зову мыслителя-поэта, радостно постигают новое откровение искусства: им начинает проясняться, что истинное искусство совсем не то, что они принимали за искусство; что совершенное искусство – драгоценность, заваленная горами шлака, выдававшего себя обманно за искусство; что чистое искусство, по слову Шиллера, –

что через художника – творца проявляет себя «созданная Богом сущность мира и человека».

«Основы художества» – воистину новая книга об искусстве: она рушит ходячие представления о нем, вскрывает его тайну. И. А. Ильин не спорит с законопослушниками искусства, не опровергает их, – ни древних, ни современных нам, ни – особенно многочисленных – в прошлом веке: Баумгартена, Шеллинга, Шопенгауэра, Гегеля, Верона, Гюйо, Тэна, Канта, Гете, Толстого… Он не бродит в беспочвенных рассуждениях об «Истине, Добре и Красоте» – в этих бескровных «категориях»: он вскрывает, анатом-поэт, духовную ткань искусства, берет образцовые примеры и показывает читателю: смотри, внимай. Он вводит в религию искусства, в служение и радость, творит его символ веры. Читатель смотрит и начинает видеть, и тайна приоткрывается перед ним. Он начинает слышать «звуки небес» и отличать «шарманку». Автор ему внушает, откуда и почему – «шарманка», и в чем от нее спасение. Показывает примерами, что эта «шарманка» ныне особенно криклива, глушит все «звуки».

Эта глава из книги И. А. Ильина – «о кризисе современною искусства» – вызовет раздражение иных: автор не щадит «признанных» и «чтимых», если не выдерживают они его углубленного мерила, его суровой пробы: он скидывает их со счета. Скрябин ли, Пикассо ли. Игорь Стравинский, или Александр Блок, или… – имя никак не звучит ему. «Нравится всем» и «широкая улица» – не указ ему. У него «пушкинское», необоримое мерило: «прямое вдохновенье» или – «необузданное поползновенье»? Служение или – забава только?

«Есть в человеке безмолвная, темная глубина, – говорит И. А. Ильин, – таинственное жилище его инстинкта и его страстей. Там нет слов и мыслей, и произвол дневного сознания там не властен. Именно там укрываются первоначальные, стихийные силы человека, жаждущие простора, но не призванные к власти; по выражению гениального немецкого поэта Эйхендорфа, – „скованные звери, как бы замкнутые в подземелье, мрачно мечтающие о своей первобытной свободе“. И именно там зарождаются и отстаиваются основные содержания человеческой жизни в виде бесформенных глыб и неопределимых, безгранных помыслов. Беспомощно терпя, томясь и страдая, носит человек в своем бессознательном эти силы и вынашивает эти содержания, смутно ощущая в себе их присутствие, но не зная, как к ним подступиться и что с ними начать, не умея их очистить, оформить, взрастить и одухотворить… – и именно поэтому слишком часто сам становясь их слепым орудием и жертвой. Безвластный и неумелый перед ними, человек сам подпадает их власти и вовлекается ими в их самовольные вихри и бури. И только искусство может помочь ему в этой беде, ибо оно создает творческий исход для этих содержаний, перерождая их из глубины, прожигая их духом и облекая их в верные образы, жесты, звуки и слова, вливая, вковывая их в художественную форму. И только религия может окончательно вывести человека из этой беспомощности и этого рабства, давая ему через молитву подлинную и благодатную власть над этими силами».