Борис Зайцев - Том 8. Усадьба Ланиных
- Название:Том 8. Усадьба Ланиных
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Русская книга
- Год:2000
- Город:Москва
- ISBN:5-268-00402-6, 5-268-00479-4
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Борис Зайцев - Том 8. Усадьба Ланиных краткое содержание
«Неизвестный Зайцев» – так можно назвать этот том (восьмой, дополнительный) собрания сочинений классика Серебряного века Бориса Константиновича Зайцева (1881–1972). В него вошли рассказы разных лет из журнально-газетной периодики России и эмиграции, в большинстве своем в книги не включавшиеся, а также впервые полностью издающаяся драматургия Зайцева (семь пьес) и его новаторский перевод ритмической прозой «Ада» из «Божественной Комедии» Данте, над которым писатель работал тридцать лет.
http://ruslit.traumlibrary.net
Том 8. Усадьба Ланиных - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
(Равениус молчит, потом упирается лбом в балконные перила и шепчет тихонько, будто сквозь слезы.)
Равениус. Очень, мама…
(Рыжий ласково гладит его по голове, слезы бегут по ее щекам; и рукой она расправляет непокорные волосенки Равениуса, будто отгоняя его боль.)
Поздняя ночь, начинает светать; чуть зеленеет на востоке и тихими массами стоят деревья и старая церквушка внизу. Тот же балкон, Рыжий и граф.
Граф. Как стало тихо! Все ушли, все спят теперь, только мы с тобой здесь. Я люблю их всех, но сейчас рад, что они ушли. Нам вдвоем лучше. Правда?
Рыжий. Правда, милый.
Граф. Как смешно, был «бал», хохотали, шумели… какое это все ужасно маленькое перед тем, что внутри. А на самом деле – много. Если правду говорить, лучше бы даже нам было… быть вдвоем на праздниках… этой любви. Да, идут годы, и внутри, как верстовые столбы, встают эти вехи… нетленные, чудесные памятники. Так и этот день… он остался в нас, как гигантский букет, опьяняющий, сладкий, – пожалуй что гибельный.
Рыжий. Это правду Равениус говорил о любви. Верно – живешь и любишь, и вечно ждешь – когда же? Когда придет? А я тебе так скажу: вот с тех пор, как я стала любить, мне совсем и не страшно. Ничего мне не страшно, даже умирать. Говорю перед тобой как перед богом – ты ведь и есть мой земной бог: если б пришли сейчас и сказали: умри, Рыжий, и никогда ты больше не увидишь солнца, земли, деревьев, – я бы ответила: ну, что же, приходите, берите меня. Потому что такая большая моя любовь, такая… (При/гадает к плечу графа и не может больше говорить.)
Граф. Верно, мой Рыжий, так. Я и сам так-то думаю. Да и раньше нас думали так же: любовь и смерть. Старо и верно. Чем дивнее, возвышеннее, тем ближе к тому… откуда все мы родом. И чем пьянее, тем печаль горше… Вот мы живем с тобою… нежно любим, и миллионы существ любят друг друга, – и навсегда, навсегда мы потонем. Да, смерть не страшна, но какая в ней печаль! Подумай, через двадцать, тридцать лет мы умрем, умрут наши друзья и Равениус милый, бедный Равениус, и одинаково через двадцать следующих лет забудут наши имена, «сотрутся надписи на могильнывх плитах». И от нас на земле не останется ничего!
Рыжий. А любовь? Разве можно ее уничтожить? Нет, нет, нашу любовь ничем не вычеркнешь, вечно она будет жива. Разве может она умереть? Пусть мы умрем, и от нас ничего не останется, а может мы и родились-то только затем, чтобы так вот любить, любить до исступления.
Граф. Рыжий, Рыжий, конечно, во что же я верю – только в одно, в любовь нашу.
(Приникает к ней. Далеко, смутно шумит город; полосы восхода розовеют, и до самого неба все тихо.)
Рыжий (шепотом) . Слышишь? Как сейчас все молчит! Вот слушай, я… вот говорю тебе как перед Богом. (Крестится, губы у ней дрожат.) Что бы там ни было… только, когда ты умрешь, если так выйдет, что ты раньше меня… я сейчас же… с тобой, слышишь? Я ничего не боюсь!
Граф. Бог мой, мне трудно говорить, – да, да. Мы будем вместе в ту минуту, мы не будем разлучаться, мы пойдем вместе…
Рыжий. И там, куда мы попадем, нам скажут: они так друг друга любили, что не захотели расставаться даже перед смертью. А если кто-нибудь вздумает гнать, я скажу: гоните одного Рыжего, дайте зато графу моему, примите его! (Задыхается от слез.)
Граф. Милый, мой милый бесконечно, и никто нас не погонит, мы сгорим вместе и вместе воскреснем!
(Так, обнявшись, затуманенные, стоят они долго на балконе. Рыжий наклоняет голову, граф целует ее в светлый затылочек. Потом, будто очнувшись, они приходят в себя и долго, не отрываясь, смотрят друг другу в глаза)
Граф. Значит, навсегда.
Рыжий. Навсегда.
(Он берет ее за талию и медленно они входят через балконную дверь в комнату Дверь затворяется и в стекле ее играют розовые отблески зари.)
Верность *
УЧАСТВУЮЩИЕ
Константин Иваныч.
Марья Гавриловна.
Даля.
Лялин, писатель.
Диалектов.
Царевна.
Евдокия.
Март, пять часов дня Большая комната в квартире Константина Иваныча. Первый этаж особняка. Обстановка простая, в сероватых тонах Видна терраса в снегу, сад, голые ветви дерев. От зари пепельно-розовый отсвет. Константин Иваныч и Евдокия сидят на диване Евдокия курит.
Константин Иваныч. Видите, седой волос. У Мари вчера я тоже нашел седую прядь. Вот оно, время-то.
Евдокия. Вовсе вы и не так почтенны. Сколько вам?
Константин Иваныч. Тридцать пять.
Евдокия. Ну, конечно.
Константин Иваныч. Да, а у Мари эта седина мне понравилась.
Евдокия. Это почему?
Константин Иваныч. Делает человека значительней. Будто знак каких-то душевных заслуг.
Евдокия. Благодарю покорно за эти заслуги. Выдумки! Просто устанет, натерпится и седеет. Обыкновенно из-за вас же, мужчин.
Константин Иваныч. Так и знал – проборка. Простите, ради Бога, что нравится седой локон. Ради Бога, простите.
Евдокия. Хорошо, я вот что хочу знать: Маша-то, по-вашему, счастлива? Или нет?
Константин Иваныч. Счастлива ли? До сих пор хорошо жили. А последнее время…
Евдокия. Ну?
Константин Иваныч. Да ничего. Как-то слишком ровно. Точно рельсы – и по ним катишь.
(Евдокия неодобрительно качает головой. Константин Иваныч прохаживается)
Константин Иваныч. Может быть, это и хорошо… но человеку мало. Это и Маша чувствует. Видите (показывает на сад) , красная заря. Хочется чего-то такого… необыкновенного. Я знаю, вы не одобряете.
Евдокия (тушит папироску) . Не одобряю. Это от сытой жизни… романтизмы всякие.
Константин Иваныч. «С жиру бесишься». (Пробует мускулы на руках.) Да не особенно жирен, право.
Евдокия. Не в том дело. Вы избалованы – мускулы тут ни при чем. А Маши-то нет.
Константин Иваныч. Она на выставке. Сегодня Союз, открытие. (Слышен звонок; горничная бежит отворять.) Наверно, она.
(Входит Марья Гавриловна, в весеннем туалете, большой шляпе.)
Константин Иваныч. Здравствуй, друг. (Подходит к ее руке и целует.)
Марья Гавриловна. Здравствуйте. Кто это там на диване? А, Евдокиша! (Обнимаются, крепко целуют друг друга.)
Евдокия. Наконец, тебя дождалась. Меня твой муж тут занимал, да, кажется, я ему надоела.
Константин Иваныч. Ложь! Сама меня ругала за каждое слово. (Смеется, идет к выходу.)
Марья Гавриловна. Костя, погоди. Ты из дому не уйдешь?
Константин Иванович. Нет. А что?
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: