Андрей Тарковский - Сценарий фильма Зеркало

Я слышал также со стороны дороги мычание приближающегося стада, которое гнали на полдни, и пистолетные выстрелы длинных пастушеских кнутов с волосяным концом. А бонна все лила и лила мне в глаз воду. ====================================== Вот и все! Правда ведь, мой дорогой? Вот и все! (франц.) ==========================================

Наконец, она убрала руку и тихо сказала, улыбнувшись куда-то в сторону: - Карл Иванович. Карл... Иванович... нельзя не читать это... "И я биль золда, и я носиль амуниций..." - Она нахмурилась и повторила совсем тихо: - "И я биль золда..." А потом, уже совсем успокоившись, я снова стоял на безопасном расстоянии от падающих сверху кирпичей и обломков кладки и видел, как однорогая корова нашей соседки, напуганная грохотом,множеством народа и ломающимися деревьями, неожиданно кинулась в самую гущу происходящего, и оборвавшийся березовый сук с шумом упал на нее сверху, и она рухнула как убитая на землю и затихла, даже не пытаясь встать. Купола лежали у подножий исковерканных берез, лопнувшие, раздавленные, с засиженными птицами, погнутыми крестами и запутавшимися в них ветками с глянцевитыми листьями, дрожащими в ярком июльском солнце... Вокруг церкви стояли бабы, мелко крестились и вытирали слезы.

"...ты покажешь также начальника, скачущего с поднятым жезлом к вспомогательным отрядам, чтобы показать им то место, где они необходимы. И также реку, и как в ней бегут лошади, взбивая взбаламученную воду пенистыми волнами, и как мутная вода разбрызгивается по воздуху между ногами и телами лошадей. И не следует делать ни одного ровного места, разве только следы ног, наполненные кровью..."

Корова лежала около груды битого кирпича и перебирала ногами. Подбежал раздраженный, в запыленном френче старик, распоряжающийся разрушением, и прежде всего убрал ветку, накрывшую корове голову. Затем присел на корточки, умело и не спеша коснулся пальцами ее вымени, вздохнул и начал привычно и по-мужски сильно доить ее. Тугие струи молока с шипеньем ударялись в землю. Кончив доить, старик с трудом разогнулся и отошел в сторону, стряхивая молоко со своего защитного френча. Корова тяжело и неловко поднялась, постояла немного, опустив голову, и, пошатываясь, побрела вниз по склону. Я смотрел ей вслед, и в ушах моих, как эхо, звучали слова, только произносимые почему-то мужским голосом: "И я был золдат... И я был золдат..."

Что такое, по-вашему, русский характер? Его достоинства и недостатки? Какой Ваш любимый композитор? Почему?

Мать спрыгнула с подножки трамвая и побежала через улицу. Она была без плаща и через секунду вымокла насквозь. Подойдя к типографии, поправила мокрые волосы и вошла в проходную. Вахтер молча рассматривал ее пропуск. Мать нетерпеливо сказала: "Я спешу..." Вахтер хотел ей что-то возразить, но, взглянув на ее мокрое платье и осунувшееся лицо, сказал: "Да, дело, конечно, сейчас самое главное..." Через небольшой коридор она выбежала во внутренний двор. Дверь напротив, лестница на третий этаж, полуоткрытая дверь корректорской... И в пустой комнате - только Милочка, совсем молоденькая, блеклая, испуганно обернулась, когда мать вбежала в комнату. - Что, Мария Николаевна? - Где сводки, которые я сегодня вычитывала? Мать бросилась к своему столу. - Я не знаю... Я ведь только неделю... почти прошептала Милочка, понимая, что что-то случилось. - Я сейчас... И она выскочила из комнаты. Мать тщетно хваталась за стопки гранок, торопливо просматривала их и что-то говорила сама себе, беззвучно шевеля губами. В комнату вошла большая полная женщина. Из-за ее спины выглядывала Милочка. - Маруся, что? .. Именно в утренних сводках?.. В собрании сочинений? - Женщина говорила густым, чуть охрипшим от волнения голосом и вдруг почти взвизгнула, но добро и как-то беззащитно-участливо: - Не нервничай! .. Маша! .. - Значит, они уже в работе, - почти спокойно сказала мать и потерла виски пальцами. - Я, наверное, опоздала. - Конечно, уже с двенадцати часов печатают, - как большую радость сообщила Милочка. Мать направилась к двери, но Елизавета Павловна остановила ее: - Но это же не беда... Ты зря нервничаешь!

13

Кадр из фильма. Иван Гаврилович - И.Гринько. Елизавета Павловна А.Демидова. (иллюстрация)

Потом эта могучая женщина распахнула перед матерью дверь и повторила: - Не беда... Они молча шли по пустому коридору, и неожиданно Милочка заплакала. - Замолчи, идиотка! - мрачно сказала Елизавета Павловна и положила руку на плечо матери. - Но ведь в таком издании... Это же такое издание, - бормотала идущая за ними Милочка. - Ну и что? Какое такое особенное издание? Любое издание должно быть без опечаток! - резко сказала Елизавета Павловна. - Любое издание, - как эхо повторила

мать. Она первая вошла в цех и, быстро обогнав Елизавету Павловну и Милочку, направилась мимо станков в тот угол, где за конторкой сидел худой длиннолицый старик.

- Иван Гаврилович... - и не смогла говорить дальше. Вокруг собирались наборщики. - Ну, - неожиданно вздохнув, спокойно сказал Иван Гаврилович, - ну что, сбилась с толку? Ну, сверил я твои ковырялки. Ну что, еще нашла ошибку? Ну и что страшного? Маруся? .. - Нет, страшного, конечно, ничего нет, мать старалась быть спокойной. - Я просто хочу посмотреть, может быть, я и ошиблась, то есть я не ошиблась... - Вот именно, все по порядку, Маша, вмешалась Елизавета Павловна и, обернувшись к собравшимся около них наборщикам, спросила: - Ну? Что случилось?.. Некоторые отошли, а кто-то сказал: - Случилось так уж случилось... Услышав эти слова, мать окончательно потерялась.

- Иван Гаврилович, я хочу только сказать... спросить - они еще у вас или в работе? - В печатном, - Иван Гаврилович не спеша поднялся. - Ладно, идем, уж больно все срочно, все срочно, все некогда... - Я лучше сама схожу, одна, - сказала мать и быстро пошла к выходу. Ей казалось, что походка делает ее смелой и независимой. Но со стороны это выглядело иначе. - Маруся, - негромко, но серьезно сказал Иван Гаврилович. Мать остановилась. - Вы думаете, я боюсь? - спросила мать. - А я знаю, что не боишься, - спокойно ответил старик, - пусть другие боятся, пусть будет так - кто-то будет бояться, а кто-то будет работать... Мать и Иван Гаврилович вошли в печатный цех, а Елизавета Павловна остановилась у входа. Иван Гаврилович остановил мать и, подойдя к невысокому, полному человеку в аккуратном, выглаженном халате, о чем-то спокойно спросил его. Тот пожал плечами. По движению Ивана Гавриловича можно было понять, что ему очень хотелось выругаться. Окинув взглядом огромный зал, он решительно направился к крайней, у самого окна, печатной машине. Мать оправила платье и, слегка нахмурившись, деловым шагом двинулась за ним. Мать просматривала правки. И вдруг неожиданно резко повернулась и, опустив голову, быстро пошла к выходу. Она шла долго, через весь этот зал, мимо огромных гремящих печатных машин, мимо мерно поднимающихся и опускающихся рам, выбрасывающих листы бумаги, все так же, не поднимая головы, быстро прошла мимо Елизаветы Павловны, мимо отступивших к стене наборщиков и, выйдя за дверь, бросилась по длинному коридору к корректорской. Стеклянная дверь со звоном захлопнулась за ней. - Ну? - тихо спросила Елизавета Павловна, появляясь на пороге. - Ведь ничего не было? Все в порядке? И хотя мать ничего не ответила, по какому-то почти неуловимому ее движению Елизавета Павловна поняла, что действительно ничего не случилось. - Тогда чего плачешь, дуреха? - говорила Елизавета Павловна, обняв мать за пле