Александр Грин - Том 3. Рассказы 1917-1930. Стихотворения

Молодые женщины одобрили эти слова, принесли вино, наполнили стаканы Дитриха и молодого офицера до тех пор, пока вино не было осушено. Было уже поздно. Стояла холодная ночь. Де Лиль принадлежал к числу мечтателей; его сердце было взволновано, голова разгорячена. Холод охватил молодого человека. Он пошел колеблющимся шагом в свою комнату и стал медленно искать вдохновения то в трепете своей души, души гражданина, то на клавишах своего артистического инструмента, слагая то песню, то слова, и складывал их в своих мыслях таким образом, что сам не мог различить, которое зародилось прежде, – ноты или стихи, и наконец ему сделалось невозможно отделить поэзию от музыки и чувство от выражения. Он пел, но не писал ничего.

Обремененный этим высоким вдохновением, де Лиль заснул, положив голову на свой инструмент, и проснулся только днем. Ночные песни с трудом припомнились ему, как бы во сне. Он их записал, положил на ноты и побежал к Дитриху. Последнего он нашел в саду, копающего собственными руками зимний латук. Жена мэра-патриота еще не вставала. Дитрих разбудил ее; он созвал несколько друзей, подобно себе страстных любителей музыки, способных выполнить композиции де Лиля. Одна из молодых девушек аккомпанировала. Руже пел. При первой строфе лица присутствующих побледнели, при второй потекли слезы, при последних – раздался бешеный энтузиазм. Дитрих, жена его, молодой офицер со слезами бросились друг другу в объятия. Гимн отечества был найден, но – увы – ему предстояло также сделаться гимном ужаса. Немного месяцев спустя несчастный Дитрих пошел на эшафот при этих же звуках, зародившихся у его очага, на сердце его друга, в голосе его жены.

Новая песня, исполненная через несколько дней в Страсбурге, перелетела из города в город по всем народным оркестрам. Марсель решил петь ее при начале и при конце заседаний своих клубов. Марсельцы распространили ее по всей Франции, распевая по дороге. Отсюда самая песня получила имя «Марсельезы». Старая мать де Лиля, религиозная женщина и роялистка, испуганная подобным отзвуком голоса своего сына, писала ему: «Какой это революционный гимн распевает орда разбойников, проходящих по Франции, и соединяет с ним наше имя». Сам де Лиль, изгнанный в качестве федералиста, с трепетом слышал свой гимн как угрозу смерти во время своего бегства на лощины Юры. «Как называется этот гимн?» – спросил он у своего проводника. «Марсельеза», – ответил ему крестьянин.

Вот каким образом он узнал название своего произведения. Его преследовал тот энтузиазм, который, сам же он рассеял за собою. Руже де Лиль избежал смертной казни. Оружие обратилось против той самой руки, которая его сковала.

В 2222 году я, по совету помощника заведующего XV-M районом эстетических эмоций, отправился на выставку общества Дерби-Натуралистов. Мало знакомый с социалистическим искусством, я рассчитывал умопомрачиться от восторга и не ошибся в расчете.

У входа продавали сайки, семечки, резиновые набойки и прочее такое полезное. Над входом виднелась надпись пробковой инкрустацией:

Первый зал представлял пейзажистов. Вот картина, – что она? Посмотрим ближе. Подпись гласит: «Вид на Петрушку» с бол. бук.

Мы увидели восхитительно написанную грядку, засеянную петрушкой «Крик сердца». Вторая картина изображала трудолюбивого муравья под тенью гигантской брюквы.

И т. д. И т. д. Нам нечего распространяться о колорите, свете и решительности контура. Последний превосходил все мыслимое. В некоторых местах черта, проведенная шпандырем, выглядела блистательно.

Во втором зале прелестные миниатюры натюр-морт. Здесь – чайки, солдатские пуговицы, сверла, гвоздики большие и малые и болты от домкратов. Мы заплакали. Наш восторг переходил в истерику. Мы встали на одной ноге посреди залы и запели торжественно:

Тогда нас почтительно, под ручки перетащили к жанру. А тут?! Я вижу огромную машину в ходу. Из нее рвется электричество. Страх и трепет! Что же она делает? О – только всего, – таблетки от расстройства желудка. Далее: текстильное производство в четырнадцатом столетии. N. В. фигура бургомистра тщательно замазана белой краской, и по ней надпись: «По сведениям наблюдательного комитета означенный бургомистр был женат на незаконной дочери австрийского короля».

Восхищенные всем виденным, мы приобрели картину, изображающую полировку дымовых труб, за 400 000 талонов на парную редиску, а автору ее поднесли хоругвь с изображением Гималайских гор, утыканных перочинными ножичками. Дома, поскоблив картину, мы определенно увидели под слоем отставшей краски старое полотно.

Расширив наши завоевания, мы нашли более, чем ожидали. Там, под грунтовкой, сверкнуло лицо молодой женщины с ниткой жемчуга в бронзовых волосах, – лицо, написанное Корреджио.

За это меня сегодня казнят – казнят радиоактивно и поносно – особливо за жемчуг.

В мрачной долине Энгры, близ каменоломен, судья Гаккер признался мне во многом необычайном.

– Друг мой, – заговорил Гаккер, – высшее назначение человека – творчество. Творчество, которому я посвятил жизнь, требует при жизни творца железной тайны. Имя художника не может быть никому известно; более того, люди не должны подозревать, что явления, удивляющие их, не что иное, как произведение искусства.

Живопись, музыка, поэзия создают внутренний мир художественного воображения. Это почтенно, но менее интересно, чем мои произведения. Я делаю живых людей. С этим возни больше, чем с цветной фотографией. Тщательная отделка мелких частей, пригонка их, чистка, обдумывание умственных способностей созданного вновь субъекта, а также необходимость следить за тем, чтобы он поступал сообразно своему положению, – отнимают немало времени.

– Нет, нет, – продолжал он, заметив на моем лице недоверие и натянутость, – я говорю серьезно, и вы скоро это увидите. Как всякий художник, я честолюбив и желаю иметь последователей; поэтому, зная, что завтра окончу жизнь, решился доверить вам метод, посредством которого достиг известных результатов.

Земля скупо создает новые виды растений, животных и насекомых. Мне пришла мысль внести в роскошное разнообразие природы еще более разнообразия путем создания новых животных форм. Открытие новой разновидности кокуйо [3]или орхидеи увековечивает имя счастливого профессора, тем более мог гордиться я, если бы удалось мне, – не путем скрещивания, это путь природы, – а искусственно изменить видовые признаки отдельных особей с сохранением этих изменений в потомстве. Я нашел верный путь, столь странный, но бесконечно простой, что вы, если я посвящу вас в свое открытие, должны изумиться. Однако я молчу, чтобы не сделать бедных животных пасынками ученого мира, забавными униками: теперь же они – предмет благоговейного изучения, завоеватели славы своим исследователям.