Александр Грин - Том 4. Алые паруса. Романы

Ночью путешественники приставали к берегу, где спали по очереди у костра. Утром третьего дня показались крутые пороги; вода кипела в них, кидаясь на черные камни белой пеной; от ударов волн летели брызги. Гент издалека заметил эти пороги; он, конечно, не мог рисковать единственной своей лодкой и поэтому велел Цаупере пристать к левому берегу, рассчитывая на руках пронести пирогу так далеко, чтобы миновать опасное место.

Береговая почва, где они шли, была неровна и заросла таким обилием ползучих растений, что Гент промучился часа два, пока миновал пороги.

Он и Цаупере обливались потом; не без труда спустив лодку на воду, так как здесь была вязкая отмель, поросшая высокой травой, Гент, обернувшись, застыл в немом изумлении.

Недалеко от них на корточках, полукругом сидело шесть дикарей с безумно вытаращенными глазами. Седьмой стоял сзади, судорожно сжимая руками копье, в позе готовности мгновенно исчезнуть при первом признаке опасности. По-видимому, они наткнулись на сцену спуска лодки случайно и так растерялись, что ошалели. Гент тоже недоумевал, как поступить, но показалось ему, что дикари настроены не враждебно. Веря инстинкту негров, он спросил Цаупере:

– Ты что думаешь?

Дикарь, закатив глаза, подошел к одному из сидевших, который тотчас вскочил. Цаупере дружески похлопал его по животу. Приветствуемый ответил тем же. Тогда Цаупере изобразил сложную мимическую сцену, кривляясь, перегибаясь и размахивая руками так, что Гент опасался за целость его членов. Он ничего не понимал, но туземец, видимо, понял, так как показал рукой в сторону, начал топтаться на месте и прибавил еще какие-то жесты. В это время соплеменники его толпились вокруг Гента, рассматривая белого со всех сторон, восклицая и хватая друг друга за пальцы.

Цаупере сказал:

– Музунгу, они не хотят нам зла. Они никогда не видели белого человека и просят тебя идти к ним в деревню – невдалеке, на горе. Ты там продашь им что хочешь, а они обещаются угостить и снабдить провизией.

Гент подумал, что предложение это могло маскировать какой-нибудь предательский замысел, но, тщательно присмотревшись к дикарям, уверился в их изумлении. Они до сих пор не выказали ничего враждебного и подозрительного. К тому же у него были два ружья, третье – у Цаупере, и все путешествие в целом составляло сплошной риск. Поэтому он решил посетить деревню.

Он наклонил голову, выражая согласие; тотчас раздался шумный крик радости.

Махая копьями, дикари окружили Гента; он, хлопнув одного из них по плечу, показал на пирогу. Туземцы, поняв, чего хочет белый, вытащили пирогу, спрятав ее среди кустов, и шествие тронулось узким лугом, извивавшимся подобно реке среди леса. Дикари шли по сторонам двумя группами, болтая и объясняясь с Цаупере жестами. Они, видимо, понимали друг друга, но Гент чувствовал себя преглупо.

Скоро показалась деревня – двойная линия хижин, похожих на ульи, с коническими тростниковыми крышами, тесно сжатыми заостренным частоколом. Куча черных детей высыпала из ворот и с визгом попряталась в кустах, завидев европейца. Следующий встреченный Гентом человек был старик, несший мешок с просом; старик остолбенел, бросил мешок и юркнул в хижину. Женщина, сидевшая у дверей другого дома, отчаянно закричала и скрылась.

Скоро, однако, улица наполнилась жителями, почтительно, со страхом и недоумением теснившимися около своих дверей; у некоторых были луки. Редко на ком можно было заметить драный передник или кусок тряпки, почти все ходили нагишом, что, по-видимому, нисколько не стесняло этих детей природы. Часть туземцев, сопровождавших Гента, рассеялась по деревне, вопя и объясняя что-то; объяснения вызвали одобрительный гвалт, и к шествию начали понемногу присоединяться те, кто был посмелее. Образовалась густая толпа, в центре которой, стиснутые со всех сторон, двигались к дальнему концу деревни Гент и Цаупере. Их ощупывали, как вещь; платье Гента и цвет его кожи вызывали визгливые гортанные крики; каждый негр, коснувшийся платья или руки охотника, отскакивал с добродушным хохотом, уводя голову в плечи, подскакивая и щипля соседей. Гент был терпелив, но это начинало ему все же надоедать; поэтому он крайне обрадовался, когда провожающие, остановясь у довольно большой хижины, знаками пригласили его войти.

Согнувшись, Гент протиснулся в узкую дверь и очутился в просторном полукруглом помещении с земляным полом. Здесь стояли деревянные скамьи. Присев на одну, охотник усадил рядом Цаупере, а тюк с товарами положил под скамейку.

Сначала в оглушительном гомоне толпы, заполнившей помещение, трудно было начать говорить что-нибудь дельное, но постепенно туземцы отошли к стенам, очистив свободное пространство.

Гент встал и, обратясь к дикарям на арабском языке, сказал, что, во-первых, ему нужен переводчик, знающий по-арабски, а затем он хочет видеть короля.

Тогда выступил дикарь, заявивший на плохом арабском языке, что он жил в Уиджиджи и может говорить с Гентом. Наступила тишина. Все ждали.

– Я вам не враг, – сказал Гент. – Я и мой слуга Цаупере плывем к Танганайке. Мы нуждаемся в провизии. У нас есть бусы, ленты, материи и маленькие зеркала, а взамен мы хотим получить съестного: яиц, мяса, масла, хлеба и овощей.

Дикарь, кружась и размахивая руками, немедленно перевел сказанное зрителям; толпа сочувственно закричала, но опять смолкла, когда заговорил переводчик.

Он сказал:

– В Магалазари много рыбы. В лесу много дичи. У белого есть два ружья. Почему он не стреляет антилоп и буйволов и не ест их, это нельзя понять.

– Потому, – сказал Гент, – что я тороплюсь. Меня ждет белый человек, которого несколько лет считают умершим. Я хочу скорее узнать, жив ли он, и если жив, то помочь ему вернуться домой.

Когда негр перевел это, восклицания стали еще шумнее, а взгляды – благосклоннее. Гент снова собрался говорить, но в это время у дверей раздался звон колокольчика, и толпа застыла в почтительном ожидании.

– О музунгу, – воскликнул переводчик, – вот сам король королей, король Н. Комбе, он будет сам сейчас говорить с тобой.

Вошло трое воинов с щитами и дротиками; за ними, влекомый под руки вельможами, еле передвигая ногами, шел маленького роста старик. Он казался больным и был действительно болен, как выяснилось впоследствии.

Белая бахрома бороды окаймляла его широкое скуластое лицо с низким лбом, жадными крошечными глазами и двойным подбородком. Большие уши смешно топорщились. Он был грузен, но его руки и ноги выглядели совсем тощими; вокруг бедер вилась полосатая повязка; старая морская фуражка едва держалась на седой курчавой голове, а на груди висело множество амулетов. В левой руке король держал палку с колокольчиками.