Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 20. Варианты к «Анне Карениной»

Швейцаръ знакомый, 17-лѣтній съ той же отчетливостью отворилъ дверь и мигнулъ другому. Тотъ также ловко снялъ пальто и встряхнулъ на вѣшалкѣ; таже лѣстница, тѣже безъ надобности, только въ знакъ уваженія, сторонящіяся чиновники. Тотъ же кабинетъ и шкапъ съ мундиромъ и тѣже письма и бумаги на столѣ, покрытомъ сукномъ. Секретарь пришелъ докладывать. Доложилъ, что П. И. не будутъ, а остальные члены собрались. Алексѣй Александровичъ, надѣвъ мундиръ, вошелъ въ присутствіе; движенье креселъ, рукопожатія, частный разговоръ, молчаніе и офиціальное выраженье лица, и началось присутствіе. Докладъ, тѣже длинноты, ненужныя и неизбѣжныя, и таже работа, запоминаніе нужнаго и составленiе мнѣнія. Тѣже совѣщанія. Возраженія желчныя, по характеру, возраженія изъ приличія и рѣшеніе предвидѣнное. Тоже приятное ощущение, окончаніе трехъ, 4-хъ нумеровъ, которые не могутъ возвратиться, и сознаніе непрерывности безконечности дѣла, какъ текущей рѣки. И, главное, то сознаніе важности совершаемаго дѣла, которое, несмотря на сомнѣнія, теперь находившія на Алексѣя Александровича внѣ присутствія, сознанія великой важности совершаемаго дѣла, которое по привычкѣ обхватывало Алексѣя Александровича, какъ только онъ вступалъ въ Министерство; куренье другихъ членовъ (Алексѣй Александровичъ не курилъ) во время отдыховъ; разговоры въ тѣхъ особенныхъ границахъ, которыя установились для присутствія, о наградахъ, внутреннихъ политическихъ новостяхъ, о канцелярскихъ чиновникахъ и дальнѣйшее отступленіе; шутки старыя о горячности В., кропотливости С., осторожности Д. и т. д.; опять дѣла, потомъ просители и послѣ 4 часовъ усталость, апетитъ и сознаніе совершеннаго труда – это все испыталъ Алексѣй Александровичъ, и это было лучшее его время жизни, кромѣ вечернихъ засѣданій комиссій, которыхъ онъ былъ членомъ и которыя также возбуждающе дѣйствовали на него.

Въ этотъ день была прекрасная погода, и Алексѣй Александровичъ хотѣлъ зайти въ игрушечную лавку самъ купить что нибудь Сашѣ. Онъ вьшелъ изъ кареты и пошелъ пѣшкомъ по Невскому. Это было дообѣденное бойкое время Невскаго. Онъ себѣ сказалъ, что онъ зайдетъ купить игрушки, но въ глубинѣ души у него была другая причина, по которой онъ сошелъ на тротуаръ Невскаго и шелъ, разглядывая групы. Съ тѣхъ поръ какъ онъ зналъ, что Удашевъ съ женой своей и его здѣсь, его, какъ бабочку къ огню, тянуло къ ней. Ему хотѣлось, нужно было видѣть ее. Онъ зналъ, что встрѣча будетъ мучительна для нея и для него; но его тянуло. Молодой человѣкъ, аристократъ, говорунъ и горячій умственникъ, поступившій недавно на службу къ нему, встрѣтилъ его и шелъ съ нимъ, много говоря, видимо щеголяя своимъ усердіемъ и простотой. Все это давно знакомо было Алексѣю Александровичу. Онъ шелъ, слушая однимъ ухомъ, и осматривался. Издали навстрѣчу шла женщина элегантная въ лиловомъ вуалѣ подъ руку съ низкимъ чернымъ мущиной. Филип[пъ] [1351]А[лександровичъ] шелъ [1 неразобр.]. Коляска щегольская ѣхала подлѣ. И походка, и движенье, и видъ мущины заставили Алексѣя Александровича угадать ее. Гораздо прежде чѣмъ онъ увидалъ его и ее, онъ почувствовалъ свою жену. Онъ почувствовалъ ее по тѣмъ лучамъ, которые она распространяла, и эти лучи издалека достали его, какъ свѣтъ достаетъ бабочку, и тревога, томность и боль тупая наполнили его сердце. Ноги его шли, уши слушали, м.[?] ч.[?], глаза смотрѣли, но жизнь его остановилась. Она шла, сіяя глазами изъ подъ рѣсницъ и улыбкой. Она потолстѣла, она блестящѣе была, чѣмъ прежде. Но вотъ она узнала его. Удашевъ узналъ Ф[илиппа] А[лександровича], взглянулъ на него, и произошло волненье во всѣхъ лицахъ, сомнѣнье, кланяться или нѣтъ, попытка поднять руку и отнятіе рукъ, неловкость мучительная съ обѣихъ сторонъ, и оба прошли мимо другъ друга.

Безпокойство бабочки стало еще больше. Въ этотъ вечеръ Алексѣй Александровичъ поѣхалъ на вечеръ къ Голицынымъ. Онъ сказалъ себѣ: «вѣрно, я тамъ не встрѣчу ее», но въ сущности онъ только того и хотѣлъ. На вечерѣ говорили о немъ, когда онъ вошелъ.

– Taisez-vous, mauvaise langue, [1352]– Алексѣй Александровичъ!

Когда онъ ушелъ, тоже онъ чувствовалъ, что онъ прошелъ сквозъ строй насмѣшекъ!

– Ее принять н[ельзя?]. [1353]Я не приняла.

Дома Алексѣй Александровичъ нашелъ сестру раздраженною. Анна пріѣзжала, хотѣла видѣть сына. Она не пустила ее. Во время обѣда принесли письмо. «Милостивый государь, Алексѣй Александровичъ. Если вы найдете возможнымъ мнѣ видѣть сына, то устройте такъ, чтобы свидѣться. Я сочту это новымъ благодѣяніемъ».

Алексѣй Александровичъ опять въ нерѣшительности, что дѣлать. Онъ рѣшилъ отказать. Матрена Филимоновна была у барыни.

– Какъ хорошо. Спрашивали, гдѣ гуляютъ. Объ васъ тоже спрашивали.

Связанъ чувствомъ.

Глава [1354]....

Молодые, если можно ихъ назвать такъ, Анна и Удашевъ, ужъ второй мѣсяцъ жили въ Петербургѣ и, не признаваясь въ томъ другъ другу, находились въ тяжеломъ положеніи. Можно сидѣть часы спокойно въ каретѣ или вагонѣ не передвигая ногъ, если знаешь, что ничто не помѣшаетъ мнѣ протянуть ноги, куда я хочу. Но мысль о томъ, что я не могу протянуть ноги, вызоветъ не вымышленныя, но настоящія судороги въ ногахъ. Такъ и можно жить спокойно безъ свѣта, безъ знакомыхъ, если знать, что свѣтъ всегда открытъ для меня, но если знать, что закрытъ свѣтъ, вызоветъ судороги тоски, одиночество. Еще хуже то, что испытывали Удашевъ и Анна, – сомнѣніе въ томъ, закрытъ или незакрытъ свѣтъ и насколько. Для обоихъ – людей, находившихся всегда въ томъ положеніи, что и въ голову имъ никогда не приходилъ вопросъ о томъ, хочетъ или нехочетъ тотъ или другой быть знакомымъ, это положеніе сомнѣнія было мучительно. Мучительно тѣмъ, что оно было унизительнымъ. Пріѣхавъ въ Петербургъ и устроившись на большую ногу на Литейной, товарищи, пріятели, братъ Удашева сейчасъ же побывали у него и представились его женѣ. Но уже въ мужскомъ обществѣ оба супруга почувствовали тотчасъ оттѣнокъ различныхъ отношеній женатыхъ и неженатыхъ. Женатые не говорили о своихъ женахъ и рѣже ѣздили. Старшій братъ Удашева, женатый, не говорилъ о женѣ. Удашевъ объяснялъ это тѣмъ, что это дѣлалось подъ вліяніемъ матери, съ которой онъ разорвалъ сношенія вслѣдствіи женитьбы. Обычные выбравшіеся посѣтители были тотъ же Марковъ, другой такой же великосвѣтскій [1 не разобр.], и другъ Грабе. Дѣло, повидимому, пустое, только забавное – приготовленіе туалета, шляпы, росписаніе адресовъ, дѣло первое визитовъ для Удашева было такимъ дѣломъ, о которомъ мужъ съ женой боялись говорить, и Анна краснѣла отъ волненія, когда говорила. Когда наступилъ день, Удашевъ мелькомъ спросилъ списокъ, и Анна показала. Ея другъ Голицына Бѣлосѣльская. Его belle soeur. [1355]Онъ невольно покачалъ головой, и сейчасъ же Анна поняла и высказала свою мысль.