Александр Шеллер-Михайлов - Над обрывом

— Ах, дура, дура! Нашла о чем убиваться! Ты о себе-то думай! Надурила, так…

— Что я!.. Мне уж о себе нечего думать! Загубила себя… не воротишь… Мне умереть бы, если он…

— А ты не дури!.. Умереть-то еще успеешь, а пока жива, думай, как жить… Вот пристроим, замуж выдадим!

— Что вы, что вы, тетушка! — с ужасом воскликнула Поля, замахав руками. — Как замуж? Нет, уж не замужница я… Вы мне только скажите, слышали ли вы сами, что точно…

Елена Никитишна хотела что-то ответить и вдруг шепотом проговорила:

— Молчи… Сам Егор Александрович идет… Уходи!..

Действительно, с террасы в столовую входил Егор Александрович. Он обратился к Елене Никитишне.

— Елена Никитишна, вас maman зовет…

Потом, заметив Полю, он не без удивления сказал:

— И ты здесь?

Елена Никитишна заперла буфетный шкап и направилась на половину Софьи Петровны.

Молодые люди остались вдвоем. Поля старалась скрыть свое смущение, свои заплаканные глаза.

— Что с тобой? — спросил Егор Александрович, не без тревоги. — Ты на себя не похожа!..

— Я?.. Нет… Это так, — ответила отрывисто Поля.

— Как так? Ты не здорова?

Он подошел к ней поближе. Она бросилась к нему.

— Егор Александрович… дорогой мой… скажите, скажите… ведь это неправда? — порывисто спросила она, хватая его за руки.

— Что? — в волнении спросил он и тотчас же понял, что ей все известно. — А, тебе уже успели рассказать! Что же делать, Поля!.. Ты понимаешь, я не могу теперь на тебе жениться… Но верь…

Она страстно перебила его:

— Голубчик вы мой, я не о том!.. И в мыслях этого не было!.. Вот вам крест!.. Разве я не понимаю. Но как же на ней, на Протасовой… Вы ее не знаете…

— Что делать, Поля, — перебил он ее, в свою очередь. — Необходимость заставляет… она богата…

— Да разве в деньгах счастье?.. Не будете вы с ней счастливы… сгубит она вас.

— Милая, ты все обо мне… Ты-то как…

— Я что! Вы обо мне не думайте… Себя вы поберегите, добрый вы мой, хороший вы мой… Душу бы я за вас отдала, на все бы пошла.

Она покрыла поцелуями его руки. Он хотел ее обнять, расцеловать и боялся.

— Полно, полно, не волнуйся, — сказал он в смущении. — Мне надо идти… Сюда еще войдут, пожалуй… После… вечером приходи, когда уедут…

— Да вы не соглашайтесь!.. Бог с ней и с ее деньгами! — говорила Поля. — Успеете еще… найдете другую… За вас всякая пойдет… Будь у меня миллионы, я бы за вас пошла… Кажется, все, все отдала бы…

— Ну, после, после поговорим… Обоим нам не сладко…

Он торопился уйти от нее. Ему было страшно, что их могут застать здесь вдвоем.

Поля опустилась на стул, закрыв лицо руками. Она забыла, что здесь было не место плакать. Не прошло десяти минут, как в столовую снова завернул Данило Волков.

— Прокофий Данилович… Елена Никитишна, — проговорил он с порога и, точно удивляясь их отсутствию, прибавил: — Да где же они? Все разбежались… А это вы, Пелагея Прокофьевна… Что это: плакать изволили? Да, да, все о том же… Вот дела-то какие вышли… Да вы не тужите!.. Замуж еще выйдете… Кажется, если бы вы мне словечко одно сказали, я бы… в огонь и в воду…

Молодая девушка порывисто встала. Ее лицо теперь выражало гнев и презрение.

— Да я лучше петлю на шею надела бы! — воскликнула она, быстро проходя мимо Волкова к выходу.

В его глазах сверкнула злоба.

— Ну, петлю-то успеешь еще надеть, а прежде замуж вот за меня выйди, — проговорил он с иронией. — Другого такого-то случая я в десять лет не дождусь, а она — петлю на шею!.. После давись сколько угодно, когда замуж выйдешь…

По его лицу скользнула недобрая, циничная усмешка…

Нетерпеливо ожидаемые гости уже съехались к Мухортовым. Софья Петровна в качестве светской женщины умевшая вообще быть любезною хозяйкой, на этот раз, казалось, старалась превзойти себя. Она заметила Марье Николаевне Протасовой, что та «сегодня просто очаровательна»; она дала обещание Ольге Евгениевне попробовать повертеть с нею столы; она кидала умоляющие взгляды на сына, чтобы побудить его начать атаку богатой невесты. Алексей Иванович Мухортов, его жена и дети, в свою очередь, делали все зависящее от них, чтобы внести в общество оживление и в то же время оставить как-нибудь Егора Александровича одного с Марьей Николаевной. Им очень хотелось, по доброте душевной, спасти и пристроить «Егорушку». Вся семья считала его «таким глупеньким», так как он вечно только книжки читал. В то же время они искренно любили его за доброту.

Позже всех приехал Протасов. Это был высокий, державшийся очень прямо, еще не старый мужчина с серьезным и холодным лицом. Он, видимо, старался казаться англичанином — это проглядывало в покрое его одежды, в его прическе, в его рассчитанно-сдержанных манерах. С первых же слов он ввернул фразу: «в бытность мою в Лондоне», и потом много и дельно говорил о коммерческом гении Англии. Англия, где он случайно провел лучшие годы ранней юности, — почти детства, — была его коньком.

Обед прошел довольно оживленно и весело, так как все Мухортовы наперерыв старались показать, что в их семье все люди «добрые малые». Это был своего рода подкуп. Как только кончился обед, Протасов обратился к Алексею Ивановичу, напомнив, что последний хотел показать какие-то новые машины Мухортовых. Алексей Иванович начал объяснять чуть ли не в сотый раз Протасову, что Мухортово, в сущности, золотое дно, но что для «постановки» его нужно затратить не один десяток тысяч. Поясняя это, Алексей Иванович имел в виду еще раз доказать Протасову, что сделка, то есть брак молодых людей, представляет выгоды для обеих сторон: Протасов даст деньги, Мухортовы поднимут имение. Кроме того, для Протасова имела, конечно, еще большее значение и родственная связь Мухортовых «с дядей Жаком». От «дяди Жака» в значительной степени зависели все коммерческие предприятия Протасова. Старики всесторонне и осмотрительно обсуждали этот вопрос, как будто дело и точно шло не о женитьбе, а о денежной сделке — и только. Жена Алексея Ивановича, Софья Петровна, и Ольга Евгениевна тотчас же после обеда уселись играть в карты. Сын и дочери Алексея Ивановича вдруг куда-то ускользнули, и Егор Александрович волей-неволей очутился с глазу на глаз с Марьей Николаевной. Ему нужно было быть любезным с молодой девушкой и «подвинуть дело вперед». Это было не особенно легко сделать на этот раз. Марья Николаевна явилась с отцом к Мухортовым в таком настроении, что Егор Александравич сразу вспомнил о том, что эта девушка иногда уходит, как улитка, в свою раковину. Это настроение было заметно не только по выражению ее лица, по ее вялым манерам, но даже и по тому, что она, несмотря на теплый весенний день, куталась в наброшенный на ее плечи тонкий оренбургский платок, точно ее знобило.