Болеслав Маркевич - Четверть века назад. Часть 2

Знакомые ей мущины, танцовавшіе и не танцовавшіе, артиллерійскій полковникъ изъ гвардейцевъ, дипломатъ съ физіономіей «больнаго попугая», «Сенька» Водоводовъ, Толя Карнауховъ подбѣжали къ ней съ привѣтствіями, вопросами, приглашеніями на «extra-tour»….

— Non, hon, j'ai mon cavalier servant et j'y tiens, отвѣчала она смѣясь, — и громко, въ двухъ шагахъ отъ Лины, сидѣвшей къ ней спиной:- puisque vous n'en avez pas voulu, il paraоt, промолвила она, увидавъ что княжна обернулась на звукъ ея голоса, — и подвела къ ней Сергѣя, пытливо и нѣжно глядя ей прямо въ глаза.

— Monsieur Гундуровъ меня и не приглашалъ вовсе, сказала на это Лина, тихо улыбаясь и чувствуя въ то же время что у нея опять закололо у сердца.

— Княжна, я не смѣлъ, отозвался онъ, перемогая дрожь въ голосѣ, и робко, виновато взглядывая на нее, — я такъ дурно танцую….

— Все самолюбіе, чуть слышно промолвила она, не подымая глазъ.

Да, онъ этого заслуживалъ, — и еще виноватѣе, еще смущеннѣе стало его блѣдное лицо. А она… слова эти вырвались у нея противъ воли, подъ вліяніемъ всей муки испытанной ею въ этотъ день, его жестокости съ нею въ театрѣ, разговора ея съ дядей въ уборной, той физической боли сердца теперь отъ которой у нея двоилось въ глазахъ. Но она Богъ знаетъ что дала бы сейчасъ чтобы взять эти слова назадъ; онъ могъ быть виноватъ предъ нею, — да и виноватъ ли онъ въ самомъ дѣлѣ? — но она не имѣла права оскорблять, огорчать его…

Двѣ руки захватили и дружески сжимали ея руки.

— Милая княжна, говорила ей вполголоса графиня Воротыпцева, усѣвшись на стулъ Духонина подлѣ нея, — я сейчасъ уѣзжаю, и заранѣе прошу васъ не обращать на это никакого вниманія: я терпѣть не могу проводовъ и прощаній, и мнѣ, надѣюсь, дадутъ уѣхать безо всего этого. Но я непремѣнно хочу еще увидѣть васъ до моего отъѣзда за границу. Vôtre mère me doit une visite, и вы пріѣдете съ нею, не правда ли? или я сама еще разъ пріѣду сюда… Во всякомъ случаѣ знайте что я понимаю васъ и сочувствую вамъ; les sympathies de mon âme sont toutes à vous, повторила она подчеркивая. — А теперь прощайте, не оборачивайтесь, не провожайте меня взглядомъ, а танцуйте спокойно — и наклоняясь уже къ самому уху Лины, — и не сердитесь на тѣхъ кто любитъ васъ болѣе жизни! заключила она.

Она встала, разсѣянно и улыбаясь оглянула длинный овалъ готовящихся къ танцу паръ, и кивнула обернувшись безмолвно стоявшему за нею Гундурову подать ей руку.

— А вы не танцуете, chère comtesse! раздался нежданно подлѣ нея голосъ.

Графиня изумленно повернула голову назадъ:

Говорила Ольга Елпидифоровна только-что усѣвшаяся на стулъ подлѣ своего кавалера, и которая подъ обаяніемъ его приглашенія, своего «эффектнаго» наряда, «искорокъ», мгновенно зажигавшихся, она видѣла, въ глазахъ каждаго мущины мимо котораго она проходила шевеля своими атласными плечами, почитала себя теперь въ полномъ нравѣ не признавать ни лѣтъ, ни положеній, и относилась къ петербургской «grande dame», на которую едва смѣла поднять глаза утромъ, этимъ фамильярнымъ тономъ, съ тою вульгарно-пѣвучею интонаціей, отъ которой часто до конца дней своихъ не могутъ отучиться институтки, губернскія барышни и «артистки» отечественныхъ театровъ.

«Петербургская grande dame» пристально взглянула на нее чуть-чуть иронически улыбнулась, и съ коротко учтивымъ отвѣтомъ «non, mademoiselle je ne danse pas», повела глазами чрезъ ея голову на графа Анисьева.

Онъ еле замѣтно улыбался изъ-подъ прикрученныхъ усовъ, но эта сдержанная и какъ бы извинявшаяся улыбка, на мигъ приподнявшіяся брови и насмѣшливо моргнувшія вѣки говорили: «que voulez vous, en province, не изъ кого выбирать…»

Барышня прижалась и опунцовѣла ярче своихъ розъ. Это былъ въ ея сознаніи первый стаканъ холодной воды пролитой на ея высокомѣрныя мечтанія нынѣшняго дня….

— Вы въ Петербургъ скоро? все такъ же чрезъ ея голову спросила графиня ея кавалера.

Анисьевъ зналъ что она никогда его не долюбливала; она теперь явно протежировала «этого Гамлета изъ профессоровъ». Онъ навострилъ уши.

— Хоть сейчасъ же послѣ мазурки, сказалъ онъ громко, смѣясь, — если это можетъ только быть вамъ на что-нибудь нужнымъ, графиня!

Она поняла.

— Si je vous prenais au mot pourtant, засмѣялась она въ свою очередь, — vous qui êtes si «paladin», промолвила она напоминая ему его выраженіе.

«О, о! подумалъ Анисьевъ, — какъ скоро понадобилось!»

— Попробуйте! сказалъ онъ вслухъ.

— Нѣтъ, шутки въ сторону, если бы вы ѣхали скоро, я бы вамъ прислала письмо къ моей belle-soeur Marie, которое я не хотѣла бы довѣрить aux indiscrets de la poste! Но я никакъ бы не желала чтобъ оно дошло къ ней позднѣе двухъ, трехъ дней.

Онъ какъ бы сообразилъ:

— Присылайте, графиня!

— Въ самомъ дѣлѣ?

— Tout ce qui il y а de plus «въ самомъ дѣлѣ» шутливо, повторилъ онъ.

— Когда?

Онъ опять пріостановился на мигъ раздумывая.

— Я буду въ Москвѣ, самое позднее, послѣзавтра къ обѣду, проговорилъ онъ особенно отчетливо, какъ бы съ намѣреніемъ чтобы слышала это не одна его собесѣдница.

Духонинъ, разговаривавшій съ княжной, поднялъ на нее невольно глаза съ вопрошающимъ выраженіемъ. Она такимъ же невольнымъ движеніемъ чуть-чуть повела плечами въ отвѣтъ.

Барышня въ свою очередь вскинула вопросительно глаза на флигель-адъютанта, и тутъ же опустила ихъ.

— Такъ я пришлю вамъ письмо завтра утромъ, сказала спокойно графиня Воротынцева. — Сюда?

— Д-да, графиня, или прямо въ городъ, если вамъ ближе туда изъ Дарьина, къ господину исправнику. Я справлюсь тамъ проѣздомъ.

— Grazie! сказала она, ласково кивнувъ ему. И подъ звуки загремѣвшей въ эту минуту мазурки и общей топотни «grand rond», которымъ Чижевскій имѣлъ обыкновеніе начинать ее, она направилась обратно въ гостиную объ руку съ нашимъ героемъ, болѣе мрачнымъ и болѣе страдающимъ чѣмъ когда-нибудь.

Къ числу игравшихъ въ гостиной присоединились теперь князь Ларіонъ, супругъ княгини Додо, глухой бригадный генералъ и князь Хохолковъ; князь Ларіонъ водилъ ихъ предъ этимъ курить въ свои покой.

Они сѣли вчетверомъ въ вистъ за столикъ ближайшій къ партіи хозяйки.

Присутствіе ея beau-frère'а наложило бы узду на, всякую попытку отместки съ ея стороны за «непріятность» полученную ею отъ ея петербургской гостьи, еслибы даже наша княгиня и способна была на нѣчто въ этомъ родѣ. Но она по натурѣ своей принадлежала къ породѣ толстокожихъ: въ нее, какъ въ носорога, можно было стрѣлять и оцарапнуть по большей части только ея поверхность; въ глубь въ состояніи были пронять ее лишь рѣдкія, спеціально заостренныя стрѣлы. А потому первоначальное смущеніе вызванное въ ней словами графини Воротынцевой весьма скоро разсѣялось въ силу такого ея разсужденія что «les dames de Pétersbourg, какъ она всегда слышала, sont toujours trиs impertinentes avec les Moscovites, но что она съ своей стороны была всегда aimable avec tout le monde, о чемъ даже печатали dans les journaux de Paris когда она была посланницей въ Ганноверѣ, и что она будетъ все такая же aimable со всѣми malgré tout, потому что c'est la meilleure manière de se faire des amis.» «Témoin monsieur Зяблинъ», примолвила она тутъ же мысленно, и поднявъ голову взглянула на «бриганта» превратившимися уже въ совершенное масло глазами.