Болеслав Маркевич - Четверть века назад. Часть 2

Два дня спустя послѣ того что сейчасъ передано нами читателю, въ кабинетъ къ графу, пріѣхавшему въ Москву изъ своего Покровскаго по случаю какого-то празднества, въ девятомъ часу утра входилъ только что вернувшійся изъ Петербурга князь Ларіонъ Шастуновъ.

— Здравствуй, здравствуй, Ларивонъ, очень радъ тебя видѣть! заголосилъ старецъ, быстро идя ему на встрѣчу изъ глубины комнаты;- давно ли пріѣхалъ?

— Сейчасъ, и…

Графъ не далъ ему продолжать.

— Ну, садись, разказывай! Когда проѣзжалъ не заѣхалъ ко мнѣ, ничего про тебя не знаю! Что жь, какъ ты тамъ былъ принятъ?

— Очень милостиво и…

Графъ поднявъ свои ладони прервалъ его опять:

— Знаю, писалъ мнѣ (все тотъ же петербургскій сильный другъ графа) что даже обрадовались искренно видѣть тебя, но что ты все отпрашивался, «въ лѣсъ глядишь», не хочешь въ Петербургѣ жить, отъ нездоровья будто бы?

— Все это совершенно справедливо, молвилъ поспѣшно князь Ларіонъ съ видомъ человѣка которому хочется скорѣе отдѣлаться отъ непріятнаго и скучнаго для него разговора, — приняли прекрасно, но серіознаго дѣла очевидно дать мнѣ намѣрены не были, а «болтать безъ толку», какъ вы совершенно основательно выразились въ письмѣ вашемъ ко мнѣ, не представляетъ для меня заманчивой перспективы.

— Способныхъ людей надо на дѣло настоящее употреблять! пропѣлъ на это акаѳистомъ старецъ;- какъ же ты устроилъ? Будешь ѣздить въ Совѣтъ?

— Тамъ вакантъ теперь, что же ѣздить, молвилъ на это его собесѣдникъ съ оттѣнкомъ нетерпѣнія въ интонаціи.

— Осенью начнется опять.

— До осени еще долга пѣсня! проговорилъ сквозь зубы князь Ларіонъ, — но Петербургъ меня болѣе не увидитъ… если только вы, подчеркнулъ онъ, пристально и съ какимъ-то укоромъ въ глазахъ воззрившись въ лицо стараго своего пріятеля, — если вы не заставите меня сегодня же уѣхать туда обратно.

— Я? воскликнулъ въ величайшемъ изумленіи графъ, — что это ты говоришь?

— Вотъ что…

Князь вдругъ примолкъ, провелъ рукой по глазамъ, какъ бы съ тѣмъ чтобъ удобнѣе сосредоточиться внутренно, и началъ затѣмъ, медленно и вѣско роняя слова свои одно за другимъ:

— На полдорогѣ изъ Петербурга встрѣтился я на станціи съ хорошею знакомой моею, теткой того молодаго человѣка, Гундурова, котораго я вамъ представилъ когда вы у насъ были въ Сицкомъ…

— Знаю, запѣлъ графъ, — вдова покойнаго Онуфрія Петровича Переверзина, который подъ судомъ умеръ въ тысяча восемьсотъ…

Князь продолжалъ не слушая его:

— Она ѣхала въ Петербургъ для того чтобы кинуться къ ногамъ государя просить за «безвинно», говоритъ она, сосланнаго вами въ Оренбургъ племянника ея. Я не повѣрилъ чтобы вы могли это сдѣлать безъ настоящихъ, уважительныхъ на то причинъ, и просилъ, ее не подымать дѣла прежде чѣмъ я не повидаюсь съ вами. Мы порѣшили что она доѣдетъ да Петербурга, но ни къ чему не приступитъ прежде чѣмъ получитъ отъ меня обстоятельное объ этомъ письмо. Я съ своей стороны далъ ей слово вернуться тотчасъ же на содѣйствіе ей въ Петербургъ, если ссылка Гундурова рѣшена тамъ, а не здѣсь, въ вашемъ кабинетѣ. Я едва успѣлъ пріѣхать, переодѣться, и, какъ видите, прямо къ вамъ… Предваряю васъ что имѣю самыя серіозныя причины интересоваться этимъ молодымъ человѣкомъ, и прошу васъ именемъ нашей почти сорокалѣтней пріязни сказать мнѣ всю истину. За что онъ сосланъ?

— Онъ всякій вздоръ болталъ, возгласилъ старецъ.

— Да кто вамъ сказалъ, откуда вы это знаете?

— Я тебѣ покажу, на бумагѣ?…

И графъ, отомкнувъ ключемъ одинъ изъ ящиковъ своего письменнаго стола, въ которомъ хранились «конфиденціальныя» бумаги и письма, отыскалъ въ кипѣ одно изъ нихъ, и передалъ его сидѣвшему противъ него князю Ларіону.

— Вотъ что онъ (все тотъ же сильный человѣкъ) пишетъ мнѣ за нумеромь!

Въ письмѣ сообщались всѣ тѣ пункты виновности Гундурова которые въ разговорѣ съ нимъ пересчиталъ ему «московскій воевода»; напиралось въ особенности на «высказываемыя Гундуровымъ мнѣнія о необходимости будто бы освобожденія крестьянъ отъ помѣщичьей надъ ними власти», — мнѣнія «распространеніе которыхъ могло бы повлечь за собою весьма опасныя послѣдствія». Въ заключеніе письма говорилось слѣдующее: «Признавая необходимымъ о такомъ вредномъ направленіи неслужащаго дворянина Сергѣя Гундурова поставить ваше сіятельство въ извѣстность, а съ другой стороны принимая во вниманіе что его неосторожныя и запальчивыя рѣчи могутъ быть отнесены столько же къ его еще очень молодымъ лѣтамъ, сколько къ праздности въ которой онъ проводитъ жизнь со времени его выхода изъ мѣста ученія, полагаю на ваше усмотрѣніе: не признаетъ ли ваше сіятельство полезнымъ склонить кандидата Гундурова на поступленіе на службу въ Оренбургскомъ краѣ, гдѣ онъ, при полученномъ имъ въ Московскомъ университетѣ прекрасномъ образованіи, о чемъ правительству извѣстно, могъ бы принести несомнѣнную пользу, а вмѣстѣ съ тѣмъ, находясь въ отдаленіи отъ центровъ опасныхъ умственныхъ увлеченій, нашелъ бы возможность достичь большей зрѣлости въ образѣ мыслей и приготовить изъ себя въ послѣдствіи вполнѣ способнаго, благонадежнаго и опытнаго чиновника? На случай еслибы мѣра сія признана была вашимъ сіятельствомъ сообразною необходимости, при семъ препровождается надлежащее для сего письмо къ Оренбургскому и Самарскому генералъ-губернатору»

Князь Ларіонъ, съ избороздившими весь лобъ его морщинами, недвижно и сосредоточенно дочелъ это письмо до конца.

— Любезный графъ, сказалъ онъ затѣмъ, подымая на него невольно сверкнувшіе глаза, — что же вы дѣйствительно убѣдили, «склонили» этого молодаго человѣка ѣхать въ Оренбургъ?

— Да, самымъ наивнымъ образомъ подтвердилъ тотъ, — я ему сказалъ чтобъ онъ ѣхалъ; онъ и отправился.

— Вы поняли что этого именно требовало отъ васъ это письмо? молвилъ князь съ едва скрываемою желчною ироніей, передавая ему черезъ столъ «конфиденціальный» документъ;- а знаете что изъ этого выйдетъ? Тетка Гундурова далеко не дюжинная женщина, это натура энергическая и настойчивая. Ее притомъ въ Петербургѣ знаютъ, помнятъ: она была одна изъ любимыхъ воспитанницъ покойной императрицы Маріи Ѳеодоровны въ Смольномъ Монастырѣ, у нея много въ свѣтѣ старыхъ подругъ и связей… Она своего добьется, дойдетъ, будетъ жаловаться…

Ладони графа вознеслись горѣ.

— Пусть жалуется!

— Да, но вслѣдствіе этой жалобы пожелаютъ узнать сущность дѣла. Писавшій вамъ это сообщеніе откажется отъ всякой личной отвѣтственности за послѣдовавшее, скажетъ что онъ все передалъ на ваше усмотрѣніе, что вы распоряжались какъ знали, и говоря съ полною откровенностью, какъ я тридцать съ чѣмъ-то лѣтъ привыкъ говорить съ вами, вы, человѣкъ и добрый, и умный, окажетесь тутъ разомъ и жестокимъ, — и обойденнымъ…