Владимир Тендряков - Параня

Шумел поселок, и ходил сторонкой в парусиновых брюках инкассатор Молодцов Андрей Андреевич, человек приятной наружности, культурного поведения - себе на уме...

- Писать надо, писать самому...

- До самого, поди, не долетит - высоконько. Лучше кому следует нужное словечко подпустить...

Нужное словечко было подпущено, и без промашки, кому следует.

Через несколько дней начальнику милиции Кнышеву позвонили:

- Ты, такой-рассякой, свихнулся?!

- Виноват...

- Думаешь, мы все с тобой за компанию отправимся петь в один голос "Солнце всходит и заходит"?

- Виноват, не пойму.

- Нет уж, пой ты, пташечка, мы послушаем...

- Виноват. Узнать позвольте, в чем дело?

- На чью агентуру работаешь, сволочь?

- Виноват!

- Не отвертишься. Сигнальчик поступил, что ты, провокатор, за сердечное выражение любви и преданности к товарищу Сталину Иосифу Виссарионовичу людей в холодную сажаешь!..

Кнышев имел слабую голову, подверженную деликатной болезни, но достаточно крепкое сердце - удар снес и понял, что нужно срочно изобличить и обезвредить истинного виновника диверсии, иначе обезвредят его самого.

Он вызвал к себе Ваню Душного. Тот встал у дверей - приземистый, в выгоревшей до невнятного воробьиного цвета гимнастерке, просторный в плечах, ноги в неуклюжей косолапой стоечке, лицо губастое, простодушно-суровое и готовность на нем: кого, товарищ начальник?..

- А разреши-ка, Савушкин, проверить мне твое личное оружие... Как отдаешь, лапоть?! Как отдаешь?! Начальству оружие вместе с поясом и кобурой подают. Вежливенько!.. Вот так-то!.. Посмотрим, посмотрим... Ты им гвозди вбивал, что ли?

- Не гвозди - замок. У самогонщицы Глашки Плетухиной... Нет, говорит, ключей, и все тут. Пришлось сбить замок.

- А патроны куда использовал?

- Сроду их не бывало. Сами знаете - для красы носим эти штуки.

- Не в порядке оружие, не в порядке. Спрячем его... - И Кнышев сунул пояс с кобурой в свой письменный стол, а затем - как подменили вдруг человека - с замогильной угрозой: - На чью агентуру работаешь, сволочь?

- Чего?

- На чистых советских людей поклепы возводишь?

- Чего?

- Они сердечно выражают любовь и преданность нашему вождю, а ты, провокатор, за шиворот их да в холодную!

- Да чего?.. Вы ведь сами...

- Сами?! Рассчитываешь, что я с тобой за компанию "Солнце всходит и заходит" петь отправлюсь? Нет, соловушка, пой один!..

Кнышсв с рук на руки передал арестованного Ваню Душного дежурному Силину, а сам сел писать сопровождение: "Обманным путем вынудил дать соглашение на арест... терроризировал простых советских людей... прямая диверсия против Генсека..."

Параню выпустили.

Ее успели накоротко остричь. С грязно-серым, острым, как колун, черепом, угольно-пыльные косматые брови выглядят теперь еще более угрожающими, в знакомой клейменой мешковине - вовсе незнакомая Параня, даже походка изменилась, не просто дерганно вихляющаяся, а с судорожным прискоком, словно ежеминутно кто-то кричал у нее над ухом. Но прежнее косоглазие и прежняя блуждающая оглядка по сторонам.

Ее успели не только остричь, но, наверное, и допросить. Новый мотив зазвучал в ее несвязных речах... И новые слова:

- Свирженье-покушенье!.. Свирженье-покушенье!.. Ножики точут! Ножи-ножики! На родного и любимого... Вжик! Вжик! Чую! Чую! Свирженье-покушенье!.. Вжик!.. Венец вижу! Кровь на венце!.. Осподи милостивец! Спаси и помилуй!.. Отца нашего и учителя... Свирженье-покушенье!.. О-оспо-ди!..

И жители поселка снова сбегались к Паране со всех сторон, слушали и обмирали от ужаса.

- Острое! Острое!.. Спаси и помилуй отца и учителя!.. Венец вижу! Кровь на венце!..

Толпа, теснясь, сопя, потея, окружала Параню, внимала ей в гробовом молчании.

Но ни начальник милиции Кнышев, ни те из ответственных товарищей, за которыми скромный Кнышев признавал право большого замаха, не успели прийти в беспокойство: сборища же, черт возьми! Незапланированные демонстрации! А потом - речи... Голов не сносить. Никто даже не успел подумать о своих головах, как...

Напротив чайной (а как ни кружи поселком, рано или поздно вернешься сюда, районная тошпиловка - центр, местный пуп!) под столбом, с которого репродуктор бодро развивал тему "жить стало лучше, жить стало веселей", Нараня утомленно бормотала о "венце", "ножах-ножиках", "свирженье-покушенье". Но вдруг она замолчала, одичавшие глаза разбежались в разные стороны, мокрогубый рот перекосился. Параня вскинула грязный, тонкий, как куриная кость, палец, нацелила его в толпу и завизжала:

- Ви-и-ижу! Ви-и-ижу-у! Во-о-о! Во-о!.. Он! Он! На родного и любимого!.. О-он!.. Свирженье-покушенье!.. О-он! Наскрозь вижу!..

Толпа качнулась, и под тощим пальцем оказался Гена Пестеров, инструктор Осоавиахима, он же преподаватель физкультуры, он же капитан местной футбольной команды, он же баянист Дома культуры. Гена Пестеров, или Генка Девочка, так как имел привычку обращаться ко всем, будь то старухи или старики, парни-одногодки или совсем юная поросль школьников, "девочки": "Девочки, не лезьте без очереди", "Девочки, а не погонять ли нам мяч..." Высокий, крепкошеий, с чубом - льняная волна, выпуклую грудь обтягивает майка-футболка, увешенная значками ГТО, ПВХО, "Ворошиловский стрелок", сейчас он стоял под Параниным пальцем и бледнел.

- О-он!.. На родного и любимого! О-он!., Ножи-ножики!.. Ви-ижу-у!..

- Девочки, что же это?- Гена криво улыбнулся и стал оглядываться, а все разномастные "девочки" пятились от него. С приклеенной улыбкой попятился и Гена.

- О-он!.. - стонуще визжала Параня. - О-о-он! Держи-ите!.. Свирженье-покушенье!.. На родного и любимого!..

Держать Гену Девочку никто не стал, все разбежались от Парани, оставили ее одну под кричащим столбом.

Но поселок сразу же забурлил от догадок.

- А уж не учуяла ли чего Параня?

- Да полно вам, в жизнь не поверю. Чтоб Генка Девочка да того... Чтоб это он на самого... Да в жизнь не поверю!

- Ой, что-то ты спасаешь его. Ой, что-то неспроста...

- Да я же не о том... Мне Генка - тьфу! Не сват, не брат - седьмая вода на киселе.

- А спасаешь. Вроде и о бдительности никогда не слыхал. Вроде и задачи партии - твоя хата с краю...

- Не партийный я. Могу и ошибаться в чем-то...

- Ишь сиротинушка казанская. Я вот тоже беспартийный, но коммунист. Бдительность чту!

Кто-то петухом наскакивал. Кто-то распускал перья, с кого-то сходил холодный пот, и похаживал инкассатор Молодцов мимо разговоров, мимо людей. Наверное, и не он один, попробуй разгляди таких, когда молчат, в глаза не бросаются... не они стране, не страна им. Антиобщественны.

Шумел поселок, судили Генку Девочку, гадали про Параню - треплется ли зря от убогости или же просто-напросто проницательна? Но на глаза Паране уже не лезли - кто знает, что в тебе разглядит убогая? Судили о ней да поглядывали издалека. С почтением.