Владимир Тендряков - Подёнка - век короткий

Насте везло, по дороге ее обогнал грузовик и с ходу затормозил. Открылась дверка, высунулся шофер:

- Домой, зазноба?

Женька Кручинин, возивший ей обрат и сыворотку.

- Садись. И мне веселей. Люблю женское общество... Да сидоры-то брось в кузов - целы останутся.

- Не, - Настя стала пристраивать сумки на коленях. - Бутылки у меня побьются.

- Бутылки? Уж не свадьбу ли гуляешь?

- В моем заведении один жених - Одуванчик, да и то у него невест много.

- Тогда именины?

- Иль поминки. Чай, слышал уже, болезнь на поросят напала, вот спасаю - рыбьего жира купила да еще отравы всякой.

- Вроде не твоя забота. Тебе должны на подносике поднести.

- Жди. Хоть бы раскошелились... На свои деньги все.

- Мне б такую женку заботливую, как у твоих поросят хозяюшка.

- А своя что? Сменяй на другую, коль не хороша.

- Променял бы старую

На девку угарую,

На кобылу,

На козу,

На козулю в носу... Прогадать боюсь. Все девки хороши, и откуда только жены-злыдни берутся.

Машину заносило на поворотах, из тьмы на стекло кабины бесновато летели освещенные фарами хлопья снега.

9

Веселый Женька Кручинин выболтал. На другой день, близко к полудню, серый рысак пронес по улицам дрожки, остановился у свинарника. Из дрожек выкатился упрятанный в черный полушубок Артемий Богданович, вошел к Насте, на исхлестанном морозным ветерком лице - доброе смущение, скинул шубную рукавицу протянул теплую руку:

- Вот из Дору гнал, решил завернуть. Как здоровьечко?

- Чье? Мое? Или их? - Настя без платка, раскосмаченная, гневливая, розовая - только что подшевеливала печь.

- Твое, твое, молодая. Ты будешь здорова, и они выправятся.

- Твоими молитвами, Артемий Богданович.

- Эк, кусачая.

Подошел к окну, где на подоконнике рядком стояли опростанные пузырьки, взял один, поднес к носу, внюхался, озабоченно покачал головой, взял другой...

- Ладно, не серчай, девка... А за эти снадобья мы тебе заплатим. Не серчай. Я ведь тоже могу ошибаться. У каждого своя манера к делу подходить. Я, к примеру, люблю с обходцем - "умный в гору не пойдет..." А ты, может, из тех, кто как раз горы-то берет в лоб... Много еще пало после тех? А?

После тех семи, что Настя вывалила перед Артемием Богдановичем, пало много и еще, не миновать, будут падать - считай, на всем зимнем опоросе крест. Но Настя ответила заносчиво и решительно:

- Один - и хватит!

Сам Артемий Богданович урок дал: не будь слишком доверчивой, доверчивому - синяки и шишки, обходчивому - колобки и пышки, теперь-то она всю правду ему не скажет. Один! Пусть проверит, пусть пересчитает по головам, для этого ему придется скинуть мягкие чесаночки да полазить на коленях вокруг маток, а при этом недолго и полушубочек запачкать. Пусть проверит.

Но Артемий Богданович и не думал проверять.

- Один?.. Ай, молодец! Характер у тебя, девка, гвардейский. Не растерялась, вовремя спохватилась. Ай, молодец!

Голос искренний, уважительный, лицо открытое, от глаз добрые морщинки, но Настя нутром почувствовала - вряд ли совсем верит, не так прост Артемий Богданович. Не верит, а соглашается: пусть будет "один - и хватит", пусть кончится напасть; раз она, Настя, так говорит - значит, знает, что потом вывернется. Ну, а коль, не вывернется - он, Артемий Богданович, не ответчик. А в сводках и расчетах - полный порядок, никто сверху не попрекнет, что у тебя в колхозе падеж; председателя за неудачи по головке не гладят.

- Ворочай, Настя. Мы еще покажем с тобой, что не лаптем шти хлебаем. Ставь точку над этой канителью и бери вершины!

И опять теплой ладонью пожал ей руку, заглянул в глаза, вышел. Привязанный к ограде рысак рыл снег копытом. Настя знала: Артемий Богданович теперь снова начнет ее славить.

И не ошиблась.

Не от кого иного, как от Артемия Богдановича, узнал Костя Неспанов о подвиге Насти. На следующий день прибежал к ней пешком, озябший, прячущий ушм в поднятом воротнике, конопушки на щеках тонули в густом морозном румянце. Выудил из кармана затрепанный блокнотик и вечную ручку.

- Хочу матерьялец подать в районную газету. Так сказать, вроде коротенького очерка о передовике...

Костя был председателем сельсовета. Когда-то на этой должности сидели солидные люди, под их управлением было несколько колхозов. Слово председателя сельсовета было тогда законом для колхозных руководителей, попробуй-ка ослушаться, коль говорит глава местной власти. Но уж много лет, как эти разбросанные колхозы слились в крупный, один на весь сельсовет. И председатель колхоза как-то незаметно поднялся над председателем сельсовета. Клуб отремонтировать - помоги колхоз, у него и тес, у него рабочая сила, в школе дров нет - у колхоза и кони, и машины, и леса вокруг колхозные, не сельсоветовские. Первая фигура на селе - Артемий Богданович, а при нем где-то Костя Неспанов, и если у Кости над головой будет протекать крыша, то на поклон ему идти к тому же Артемию Богдановичу. Ныне уже слово Артемия Богдановича - закон для Кости, да Костя и не лезет в главари, чувствует - молод.

Не так давно Костя писал стихи про любовь, под Есенина и под Степана Щипачева:

Любовь - это буря в душе,

Любовь - это верность навеки!

Скажите вы мне, человеки:

Чего не хватает мне?

Ему чего-то не хватало, чтоб стать поэтом, потому он начал писать заметки в районную газету. И каждый раз, когда он читал напечатанное типографским шрифтом то, что недавно было написано его рукой, когда видел в конце заметки свою фамилию "К. Неспанов", от волнения краснели уши.

К тем, о ком он собирался писать, Костя заранее относился с почтительным уважением, доходящим до робости. Уж коль он пришел к человеку с надеждой увидеть его имя в печати - значит, этот человек особый, он, Костя, не имеет права называть его Ванькой, Сашкой, Настей, как звал их вчера, обязан величать по имени отчеству.

Вот и сейчас он смущался, от смущения с деловитой строгостью насупливая почти отсутствующие брови, выспрашивал:

- А скажите, Анастасия Степановна, что побудило вас?.. Ну, какая внутренняя причина?.. Я с точки зрения переживаний, психологически...

- Чудак ты, Костя. Какая точка зрения да психологически еще... Поросята же дохли, а в правлении, знаю, никто не почешется...

Костя с важным видом делал пометки в своем блокнотике.

Дома он в тот же вечер сел писать очерк, который начинался: "Мела свирепая метель, заносила дороги. Преодолевая напористый ветер, по сыпучему снегу шагала девушка..."

Дальше шел рассказ о том, как эта девушка сквозь пургу несет медикаменты больным поросятам. Костя знал, что метели в тот вечер не было и что Настя к дому шла не пешком, ее привез в кабинке грузовика шофер Женька Кручинин, но недаром же Костя мечтал стать поэтом...

Свое произведение он показал Артемию Богдановичу. Тот пробежал его, нахмурился: