Николай Тихонов - Вамбери

- Я слушал тебя, шейх,- слушай и ты меня. Старик наклонил изрубленную, как кочан, голову. - Шейх, пока я не окончу обещанного Аллаху пути в святую Бухару, я не могу начать другого дела. Подожди.

- Я подожду,- ответил старик,- я подожду, пока ты вернешься. Воля божьего человека - закон.

И он встал, прошел между рядов, затаивших дыхание, и вскочил на лошадь.

На другой стоянке появился афганец. Черные ремни его одежды пугали детей. Он ступал мягко, как кошка. На первом же ночлеге он устроился около Вамбери.

- Хотя мы сидим криво, но будем говорить прямо. Кто ты? - спросил он без всякого выражения, но глаза его скосились, как у подбитого ястреба. - Я иду из Стамбула. - Зачем ты пришел сюда?

- Воля Аллаха движет людьми,- отвечал Вамбери, зная, что он не сможет смотреть прямо на этого человека.

- Видал ли ты когда-нибудь "френги"? - Я не смотрю на неверных, брат. Они смотрели на меня,- закричал афганец,- пусть горы упадут на их головы! Они убили моих братьев и отца в Кандагаре. Почему ты опускаешь глаза, дервиш?

- Если бы ты знал, сколько я терпел от них на своей родине,- медленно сказал Вамбери, взглянув на сросшиеся брови афганца,- ты бы давно ослеп от ярости. Афганец шумно поднялся и ушел к костру. На другой день он подъехал к Вамбери и, толкая его осла своим конем, закричал: -Как тебя зовут, дервиш? Хаджи Махмуд-Решад зовут меня. - А как тебя звали раньше?

- Раньше меня звали мальчиком, потом эфенди, теперь я хаджи, брат.

Афганец усмехнулся углом губ и поднял коня на дыбы.

В тот же вечер Вамбери, застыв в молитве, а на самом деле прислушиваясь, слышал от слова до слова все, что говорил афганец начальнику каравана.

- Керван-баши,- говорил он,- это русский шпион. Он высматривает все дороги, а потом придут русские. Они отнимут у вас жен и детей, но я не дурак. В Бухаре есть эмир, а у эмира есть каленое железо для таких людей.

- Не спеши, друг,- отвечал керван-баши,- сначала убедись в этом. И они пришли утром убеждаться. Но Вамбери молился. Он стоял как столб, и глаза его не видели ничего. Он стоял как камень. Губы его шептали что-то.

Афганец, указывая на него, громко повторил керван-баши свои обвинения.

Начальник каравана смотрел на Вамбери. Вамбери слышал все, он чувствовал, что одно движение лица может выдать его.

Он стоял как камень. И начальник каравана отвел афганца, и до уха Вамбери долетел его шепот.

- Я не верю, ты ошибся, афганец. Так не стоят "френги".

Афганец стал ужасом Вамбери. Ничем нельзя было расшатать его уверенность. Он рад был всякому пустяку, чтобы придраться. Увидав у Вамбери одну случайную золотую монету, он подошел и спросил с угрозой:

- Разве ты, дервиш, не принял обета бедности? Или у тебя особые правила на этот счет? - У меня особые правила,- сказал Вамбери. - Я хочу знать их.

- Узнай - это не тайна. Золото помогает от желтухи. Я лечу этой монетой от желтухи. На прошлой неделе я исцелил двоих...

Афганец скрежетал зубами. Он был дик, как уступы его родины, и хитер простой хитростью. Здесь он чувствовал себя одураченным. Вамбери казался ему колдуном.

Караван ночевал теперь у колодцев в маленьких жалких рощах, среди громадных песчаных холмов.

Вамбери не спалось. Он повернулся на локте, и холодок пробежал по его спине.

Прямо перед ним лежал афганец и в упор смотрел на него. Но глаза у него были круглые и желтые. Он курил опий и прихлебывал чай. Искры из трубки освещали его лицо. Сейчас он не был человеком. Он обессиленный лежал как тюк.

Вамбери вздрогнул от неожиданной мысли, Он вспомнил о стрихнине. Одна пилюля, брошенная в чашку с чаем,- и этого человека не станет. Человека, который, может быть, завтра убьет его.

Он достал пилюлю и держал ее у края чашки. Афганец ничего не видел, ничего не чувствовал. Руки его дрожали. Он лежал как тюк.

Тогда из облаков вышел молодой месяц. Лучи его упали на руку Вамбери. Жгучий стыд ударил ему в виски. Он отдернул руку и спрятал пилюлю.

И снова тянулись пустынные холмы. Жара убивала животных. Люди стали падать от солнечных ударов. Лихорадка бродила по каравану. Воды не было. Вамбери упал. Глаза его ушли в красные круги, вертевшиеся повсюду. Над ним прыгали дервиши, кричали ослы.

Он приподнимался и стонал. Песок залепил глаза и уши. Горячий песок сыпался на грудь и жег руки.

Над ним наклонился кто-то, и Вамбери услыхал запах воды.

Он собрал последние силы и сказал: . - Пить, дайте пить!

Первый раз за все время он не помнил, на каком языке он сказал. Это было так страшно, что он сразу пришел в себя. Над ним стоял с кувшином воды афганец. Все его лицо кривилось усмешкой.

"Что я сказал? - подумал Вамбери.- Это конец". - Пей,- проговорил афганец, наклоняя кувшин,- в Бухаре ты уже не будешь пить, дервиш.

В эту минуту караван пришел в смятение. Люди, вьюки и животные смешались. Просвистали пули, две стрелы упали у ног Вамбери. Шум все рос.

- Нападение! - кричали со всех сторон,- кладите верблюдов!

Отдельные всадники выскакивали из толпы и скакали навстречу разбойникам. Их легко отбили после небольшой стычки.

Потом все встали в круг. Посередине круга положили трех убитых.

Вамбери подошел с толпой дервишей. Прямо перед ним лежал афганец. Струя крови выбегала изо рта. Вамбери отвернулся. Через неделю караван вошел в Бухару.

Вамбери сидел на ковре в одном из караван-сараев у дворцовой площади Регистана - и смотрел вокруг усталыми глазами. Цель была достигнута. До всего запретного можно было касаться. Он видел дворец эмира, одиннадцать ворот Бухары, закрытых для европейца, канал Шахруд с зеленой водой, пересекающий город, Меджид-Каян - мечеть с голубой головой и зелеными стенами.

Вот Мирхараб - башня из жженого кирпича, откуда сбрасывают преступников. Его не сбросили. Вот двор пыток, где его не пытали, вот рынок невольников, где он не был продан в рабство.

Все окружавшие его люди считали его своим. Перед ним они занимались своими обычными делами: пилили токари, жарили мясо у мясника, публичный писец писал под диктовку закутанной женщине любовное письмо, цирюльник плевал на щеки клиента, сбрасывая с пальцев мыльную пену на спину уличной собаке, оружейник стучал по клинку, крича о добротности сабли.

Все вертелось как колесо, делающее одни и те же повороты.

В ту же ночь Вамбери приснилось, что он мальчиком сидит на пустыре в Дуна-Сердагели и перед ним одноногий инвалид. Инвалид говорит ему: "О, ты хочешь знать все языки... это недурно".

Вамбери посетил бухарского ученого. Ученый принял его как брата. Он дал ему чаю и трубку с лучшим табаком.

- Пей больше, хаджи,- советовал он ему,- кури больше, хаджи. Чай расширяет наши жилы и разжижает кровь, а табак освежает голову и мозг.

Сам ученый не курил - у него на поясе висела маленькая тыква, набитая буро-желтым табаком. Он запускал в нее руку, набирал табаку и всовывал в рот между языком и небом и потом выплевывал. Табачные брызги летели в лицо Вамбери, но он не замечал их.