Виктория Токарева - Рассказы и повести

- Он хотел, чтобы я осуществляла его существо. Была при нем.

- А может быть, не так плохо осуществлять другого человека, если он стоит того, - предположил Дюк. - Чехова, например...

- Нет, - решительно сказала мама. - Каждый человек неповторим. Поэтому надо быть собой и больше никем. Дай слово, что перестанешь талисманить.

- Даю слово, - пообещал Дюк.

- Это талисманство - замкнутый порочный круг. Все, кого ты облагодетельствовал, придут к тебе завтра и снова станут в очередь. И если ты им откажешь, они тебя же и возненавидят, и будут помнить не то, что ты для них сделал, а то, что ты для них не сделал. Благодарность - аморфное чувство.

Дюк представил себе, как к нему снова пришли.

Аэлита - за новым ребенком в новой семье. Тетя Зина - за ковром, Виталька Резников - за институтом, Маша - за Виталькой. Кияшко захочет вернуть все, что когда-то раздарила.

- Даю слово, - поклялся Дюк.

- А теперь иди к себе и спи. И не бойся. Ничего с тобой не будет.

- А с Аэлитой?

- И с ней тоже ничего не случится. Просто будет жить не в своем возрасте. Пока не устанет. И все. Иди, а то я не высплюсь.

Дюк побежал трусцой к себе в комнату, обгоняя холод. Влез под одеяло. Положил голову на подушку. И в эту же секунду устремился по какой-то незнакомой лестнице. Подпрыгнул, напружинился и полетел в прыжке. И знал, что, если напружинится изо всех сил, может лететь выше и дальше. Но не позволял себе этого. Побаивался. Такое чувство бывает, наверное, у собаки, играющей с хозяином, когда она легко покусывает его руку и у нее даже зубы чешутся - так хочется хватит посильнее. Но нельзя. И Дюк, как собака, чувствует нетерпение. И вот не выдерживает-напрягается до того, что весь дрожит. И летит к небу. К розовым облакам. Счастье! Вот оно! И вдруг пугается: а как обратно?

И в этот момент взвенел телефон.

Дюк оторвал голову от подушки, обалдело смотрел на телефон, переживая одновременно сон, и явь, и ощущение тревоги, звенящей вокруг телефона.

Он снял трубку. Хрипло отозвался:

- Я слушаю...

Там молчали. Но за молчанием чувствовалась не пустота, а человек. Кто это? Аэлита? Зомби? Маша Архангельская? Кому он понадобился...

- Я слушаю, - окрепшим голосом потребовал Дюк.

- Саша... Это ты? Извини, пожалуйста, что я тебя разбудила...

Дюк с величайшим недоумением узнал голос воспитательницы Нины Георгиевны. И представил себе ее лицо с часто и нервно мигающими глазами.

- Мне только что позвонили из больницы и сказали, что мама плохо себя чувствует. И чтобы я пришла. Я очень боюсь.

Дюк молчал.

- Ты понимаешь, они так подготавливают родственников, когда больной умирает. Они ведь прямо не могут сказать. Это антигуманно...

Волнение Нины Георгиевны перекинулось на Дюка, как пожар в лесу.

- Я тебя очень прошу. Сходи со мной в больницу. Пожалуйста.

- Сейчас? - спросил Дюк.

- Да. Прямо сейчас. Я, конечно, понимаю, что ты должен спать. Но...

- А какая больница? - спросил Дюк.

- Шестьдесят вторая. Это недалеко.

- А как зовут вашу маму?

- Сидорова Анна Михайловна. А зачем тебе?

- Перезвоните мне через пятнадцать минут, - попросил Дюк.

- Хорошо, - согласилась Нина Георгиевна убитым голосом.

Дюк положил трубку. Набрал 09. Там сразу отозвались, и слышимость была замечательная, поскольку линия не перегружена. Дюку сразу дали телефон шестьдесят второй больницы. И в шестьдесят второй отозвались сразу, и чувствовалось, что больница рядом, потому что голос звучал совсем близко.

- Рабочий день кончился, - сказал голос. - Звоните завтра с девяти утра.

- Я не могу завтра! - вскричал Дюк. - Мне надо сейчас! Я вас очень прошу...

- А ты кто? - спросил голос. - Мальчик или девочка?

- Мальчик.

- Как фамилия? - спросил голос.

- Моя?

- Да нет. При чем тут ты? Фамилия больного: Про кого ты спрашиваешь?

- Сидорова Анна Михайловна.

Голос куда-то канул. Дюк даже подумал, что телефон отключили.

- Алло! - крикнул он.

- Не кричи, - попросил голос. - Я ищу.

- А вы мужчина или женщина? - полюбопытствовал Дюк, потому что голос был низкий и мог принадлежать представителю того и другого пола.

- Я старуха, - сказал голос. И снова канул.

Потом снова возник и спросил:

- А она тебе кто? Бабушка?

- Не моя, - уклончиво ответил Дюк.

- Скончалась... - не сразу сказал голос.

Дюк был поражен словом "скончалась". Значит, была, была и скончалась.

- Спасибо... - прошептал он.

Там вздохнули и положили трубку.

И этот вздох как бы остался в его комнате. Дюк с ужасом всматривался в черное окно, как будто там могло возникнуть мертвое лицо. Он сидел без единой конкретной мысли. Существовал как бы на верхушке вздоха.

Потом мысли стали просачиваться в его голову одна за другой.

Первая мысль была та, что сейчас позвонит Нина Георгиевна и надо что-то придумать и не ходить. Потому что пойти с ней в больницу - значит провалиться, порушить конструкцию талисмана, выстроенную такими усилиями. Нина Георгиевна увидит, что Дюк не просто нуль. Это было бы еще ничего. Нуль, в конце концов, нейтрален и никому не мешает. Она увидит, что он - минус единица. Врун и самозванец, с преступным потенциалом. И если он таков в пятнадцать лет, то что же выйдет из него дальше? И наверняка следующее классное собрание будет посвящено именно этой теме.

Вторая мысль, следующая за первой и вытекающая из нее, была та, что если Дюк не пойдет с Ниной Георгиевной, то она пойдет одна, потому что сопровождать ее некому. Она жила со старой матерью и маленькой дочкой. Он представил, как она поплетется в ночи, слепая, как кура в очках, как бинокли. Потом одна встретит это известие. И одна пойдет обратно. Как она будет возвращаться?

Зазвенел телефон. Дюк снял трубку и сказал:

- Я выхожу. Встретимся возле автобусной остановки.

- А зачем? - удивилась Нина Георгиевна. - Ведь автобусы же не ходят...

- Для ориентиру, - объяснил Дюк.

Он положил трубку и стал одеваться.

Конечно, жаль было проваливаться после стольких трудов. Да и чем он мог ей помочь? Только тем, что быть рядом... Но ведь он - мужчина. А это есть его сущность.

Замысел природы.

Автобусы начинают ходить в шесть утра, а сейчас была половина второго.

Дюк и Нина Георгиевна шли пешком и все время оборачивались - не покажется ли такси со светящимся зеленым огоньком? И такси действительно показалось, но уже возле самой больницы, когда они дошли и брать машину уже было бессмысленно.

У Дюка всегда было в жизни именно так: все, что он хотел получить, приходило к нему в конце концов. Но приходило поздно. Когда ему уже это было не нужно. Так было с велосипедом. Так, наверное, будет с Машей Архангельской.

Больница была выкрашена в белую краску, как больничный халат, и даже в темноте светилась белизной, и, казалось, что возле нее начало светать. Где-то за стенами, может быть в подвале, лежало мертвое тело.