Лев Толстой - Альберт

Лицо Альберта вдруг потеряло детское выражение; он холодно, тускло посмотрел в окно и слабо опустился на стул.

- Или позавтракать не хотите ли?

- Нет, благодарю, не имею аппетита.

- Если вам захочется играть на скрипке, то вы мне не будете мешать, сказал Делесов, кладя скрипку на стол.

Альберт с презрительной улыбкой посмотрел на скрипку.

- Нет; я слишком слаб, я не могу играть, - сказал он и отодвинул от себя инструмент.

После этого, что ни говорил Делесов, предлагая ему и пройтись и вечером ехать в театр, он только покорно кланялся и упорно молчал. Делесов уехал со двора, сделал несколько визитов, обедал в гостях и перед театром заехал домой переодеться и узнать, что делает музыкант. Альберт сидел в темной передней и, облокотив голову на руки, смотрел в топившуюся печь. Он был одет опрятно, вымыт и причесан; но глаза его были тусклы, мертвы и во всей фигуре выражалась слабость и изнурение, еще большие, чем утром.

- Что, вы обедали, господин Альберт? - спросил Делесов.

Альберт сделал утвердительный знак головой и, взглянув в лицо Делесова, испуганно опустил глаза.

Делесову сделалось неловко.

- Я говорил нынче о вас директору, - сказал он, тоже опуская глаза. - Он очень рад принять вас, если вы позволите себя послушать.

- Благодарю, я не могу играть, - проговорил себе под нос Альберт и прошел в свою комнату, особенно тихо затворив за собою дверь.

Через несколько минут замочная ручка так же тихо повернулась, и он вышел из своей комнаты со скрипкой. Злобно и бегло взглянув на Делесова, он положил скрипку на стул и снова скрылся.

Делесов пожал плечами и улыбнулся.

"Что ж мне еще делать? в чем я виноват?" - подумал он.

- Ну, что музыкант? - был первый вопрос его, когда он поздно воротился домой.

- Плох! - коротко и звучно отвечал Захар. - Все вздыхает, кашляет и ничего не говорит, только раз пять принимался просить водки. Уж я ему дал одну. А то как бы нам его не загубить так, Дмитрий Иванович. Так-то приказчик...

- А на скрипке не играет?

- Не дотрагивается даже. Я тоже к нему ее приносил раза два, - так возьмет ее потихоньку и вынесет, - отвечал Захар с улыбкой. - Так пить не прикажете давать?

- Нет, еще подождем день, посмотрим, что будет. А теперь он что?

- Заперся в гостиной.

Делесов прошел в кабинет, отобрал несколько французских книг и немецкое евангелие.

- Положи это завтра ему в комнату, да смотри, не выпускай, - сказал он Захару.

На другое утро Захар донес барину, что музыкант не спал целую ночь: все ходил по комнатам и приходил в буфет, пытаясь отворить шкаф и дверь, но что все, по его старанию, было заперто. Захар рассказывал, что, притворившись спящим, он слышал, как Альберт в темноте сам с собой бормотал что-то и размахивал руками.

Альберт с каждым днем становился мрачнее и молчаливее, Делесова он, казалось, боялся, и в лице его выражался болезненный испуг, когда глаза их встречались. Он не брал в руки ни книг, ни скрипки и не отвечал на вопросы, которые ему делали.

На третий день пребывания у него музыканта Делесов приехал домой поздно вечером, усталый и расстроенный. Он целый день ездил, хлопотал по делу, казавшемуся очень простым и легким, и, как это часто бывает, решительно ни шагу не сделал вперед, несмотря на усиленное старание. Кроме того, заехав в клуб, он проиграл в вист. Он был не в духе.

- Ну, бог с ним совсем! - отвечал он Захару, который объяснил ему печальное положение Альберта. - Завтра добьюсь от него решительно: хочет ли он, или нет оставаться у меня и следовать моим советам? Нет - так и не надо. Кажется, что я сделал все, что мог.

"Вот делай добро людям! - думал он сам с собой. - Я для него стесняюсь, держу у себя в доме это грязное существо, так что утром принять не могу незнакомого человека, хлопочу, бегаю, а он на меня смотрит, как на какого-то злодея, который из своего удовольствия запер его в клетку. А главное - сам для себя и шагу не хочет сделать. Так они и все (это "все" относилось вообще к людям и особенно к тем, до которых у него нынче было дело). И что с ним делается теперь? О чем он думает и грустит? Грустит о разврате, из которого я его вырвал? Об унижении, в котором он был? О нищете, от которой я его спас? Видно, уж он так упал, что тяжело ему смотреть на честную жизнь... "

"Нет, это был детский поступок, - решил сам с собою Делесов. - Куда мне браться других исправлять, когда только дай бог с самим собою сладить". Он хотел было сейчас отпустить его, но, подумав немного, отложил до завтра.

Ночью Делесова разбудил стук упавшего стола в передней и звук голосов и топота. Он зажег свечу и с удивлением стал прислушиваться...

- Погодите, я Дмитрию Ивановичу скажу, - говорил Захар; голос Альберта бормотал что-то горячо и несвязно. Делесов вскочил и со свечою выбежал в переднюю. Захар, в ночном костюме, стоял против двери, Альберт, в шляпе и альмавиве, отталкивал его от двери и слезливым голосом кричал на него:

- Вы не можете не пустить меня! У меня паспорт, я ничего не унес у вас! Можете обыскать меня! Я к полицмейстеру пойду!

- Позвольте, Дмитрий Иванович! - обратился Захар к барину, продолжая спиной защищать дверь. - Они ночью встали, нашли ключ в моем пальто и выпили целый графин сладкой водки. Это разве хорошо? А теперь уйти хотят. Вы не приказали, потому я и не могу пустить их.

Альберт, увидав Делесова, еще горячее стал приступать к Захару.

- Не может меня никто держать! не имеет права! - кричал он, все больше и больше возвышая голос.

- Отойди, Захар, - сказал Делесов. - Я вас держать не хочу и не могу, но я советовал бы вам остаться до завтра, - обратился он к Альберту.

- Никто меня держать не может! Я к полицмейстеру пойду! - все сильнее и сильнее кричал Альберт, обращаясь только к Захару и не глядя на Делесова. Караул! - вдруг завопил он неистовым голосом.

- Да что же вы кричите так-то? ведь вас не держат, - сказал Захар, отворяя дверь.

Альберт перестал кричать. "Не удалось? Хотели уморить меня. Нет!" бормотал он про себя, надевая калоши. Не простившись и продолжая говорить что-то непонятное, он вышел в дверь. Захар посветил ему до ворот и вернулся.

- И слава богу, Дмитрий Иванович! А то долго ли до греха, - сказал он барину, - и теперь серебро поверить надо.

Делесов только покачал головой и ничего не отвечал. Ему живо вспомнились теперь два первые вечера, которые он провел с музыкантом, вспомнились печальные дни, которые по его вине провел здесь Альберт, и главное - он вспомнил то сладкое смешанное чувство удивления, любви и сострадания, которое возбудил в нем с первого взгляда этот странный человек, и ему стало жалко его. "И что-то с ним будет теперь? - подумал он. - Без денег, без теплого платья, один посреди ночи... " Он хотел было уже послать за ним Захара, но было поздно.