Лев Толстой - Интервью и беседы с Львом Толстым

Комментарии

В. Булгаков. В Ясной Поляне. - Русские ведомости, 1908, 19 апреля, No 91. Валентин Федорович Булгаков (1886-1966) познакомился с Толстым 23 февраля 1907 г. В 1908 г. вновь приезжал в Ясную Поляну, будучи еще студентом историко-филологического факультета Московского университета. В 1910 г. стал секретарем Толстого. Автор книги "Л. Н. Толстой в последний год его жизни" (М., 1957).

1* 28 августа 1908 г. Толстому исполнялось 80 лет. В Москве и Петербурге создавались юбилейные комитеты. Это вызвало резкое недовольство мракобесов. Печать обошла заметка "Лев Толстой и дикари" (Последние новости, 1908, 4 февраля, No 18, и другие газеты), где говорилось о выходках против Толстого тульских черносотенцев. 2* Владимир Айфалович Молочников (1871-1936) в письме, которое Толстой получил 10 апреля 1908 г., пересылал составленный по его делу обвинительный акт. Толстой выразил желание сам поехать в Петербург и явиться на суд. 3* Над повестью "Отец Сергий" Толстой работал в 1889-1891, 1895 и 1898 гг.

"Русское слово". Свой . В Ясной Поляне

С прилетом певчих птиц начался и усиленный приезд гостей в Ясную Поляну. Каждый день кто-нибудь приезжает или с каким-нибудь "проклятым вопросом", или с томительной надеждой, или просто чтобы проведать дорогого писателя. В Ясной Поляне даже выработалось выражение: "гость пошел". И действительно, прилив гостей в Ясную Поляну за последнее время не оставляет желать большего изобилия. Третьего дня съехалось в Ясную Поляну столько гостей, что, пожалуй, и городничему не нашлось бы уже свободного места. Гостили сестры Стахович, О. Родзевская, Н. Сухотина, А. И. Толстая и др. (*1*) Затем приехали изобретатель упрощенного способа цветной фотографии С. М. Прокудин-Горский (*2*), представитель издательской фирмы "Свет" П. Е. Кулаков (*3*), литератор П. А. Сергеенко и др. Прокудин-Горский и Кулаков приезжали с разрешения Льва Николаевича со специальной целью - сделать ряд цветных и стереоскопических снимков Ясной Поляны. Л. Н. терпеливо и радушно отдавал себя в распоряжение фотографов и мило подшучивал над одним любителем-фотографом: - Непременно заведу себе "браунинг". С "браунингом" меня еще не снимали. Но цветная фотография очень заинтересовала Л. Н. И он несколько раз заводил с г. Прокудиным-Горским беседу о принципах и возможностях цветных изображений. - Меня очень интересует, - сказал он, - как вам удадутся сделанные снимки, потому что цветная фотография принадлежит, как мне кажется, к такого рода произведениям, которые только тогда хороши, когда они совершенны, иначе получается скорее тягостное впечатление, нежели удовольствие. И все время, когда г. Прокудин-Горский снимал Льва Николаевича, писатель не переставал расспрашивать ученого-фотографа о различных перипетиях цветных изображений. И видимо, ему доставляло особенное удовольствие, что г. Прокудин так любовно и взыскательно относится к своему делу. Сделано было несколько десятков снимков. За вечерним чаем возник и захватил всех разговор о молодом писателе Леониде Семенове и его новой повести, присланной Льву Николаевичу в корректуре (*4*). Л. Н. с большим мастерством прочитал вслух одну главу из повести, где описываются ужасающие этапы, проходимые приговоренными к казни. Особенно потрясающи сцены, в которых фигурирует гимназист, приговоренный к казни. Прочитанный Львом Николаевичем отрывок произвел на всех глубокое впечатление. Некоторые не могли сдержать душивших их слез, хотя автор нигде не прибегает ни к каким кричащим эффектам, а все время сохраняет спокойный, вдумчивый тон корректного рассказчика, который боится пересолить, чем недосолить. Заговорив после чтения с отеческою нежностью о молодом писателе, Л. Н. подчеркнул это особенное свойство истинного художника держать читателя в напряженной иллюзии, ни на мгновение не отталкивая его фальшивыми нотами. - И как не понимают этого некоторые из современных писателей, - сказал Л. Н. с блестевшими от влаги глазами, - что первое и необходимое условие всякого художественного произведения есть чувство меры, чувство художественного такта. И что за досада бывает: только отрешишься на секунду от окружающей тебя обстановки и перенесешься в мир иллюзий, как вдруг какая-нибудь глупая, фальшивая нота - и все очарование исчезло. И ничем уже не вернешь его. Один из гостей заговорил о влиянии толстовского "Божеского и человеческого", которое чувствуется в рассказе Л. Семенова. Л. Н. горячо и серьезно запротестовал: - Нет, нет! Минуя всякую скромность, скажу, что нельзя и сравнивать мою повесть с прекрасным рассказом Семенова (*5*). И Л. Н., как тонкий гастроном о вкусных блюдах, начал с аппетитом приводить различные подробности из семеновской повести. - В истинном художественном произведении, - сказал он, - нет пределов для эстетического наслаждения. Что ни мелочь, что ни строка, то и источник наслаждения. Припомните, как тонко отмечено одним летучим намеком нервное состояние конвойного, искусственная речь прокурора, животно-детский страх смерти в гимназисте и т. д. И Л. Н. еще долго и одушевленно говорил о молодом писателе. На другой день новые посетители и просители. Особенно много было просителей. И эта сторона жизни, кажется, больше всего омрачает лучезарный закат нашего великого писателя. - Я очень часто переживаю теперь, - сказал он с грустной ноткой, - тяготы богатых людей, не наслаждаясь положением богатого человека. И Л. Н. с комическими нотками в голосе рассказал историю о своей "пенсии". - Около двадцати лет назад, - сказал он, - я отказался от авторских прав и от владения имуществом. Я как бы умер для собственности. Но оказалось, что я умер не вполне. Я написал несколько пьес, которые идут в императорских театрах. Гонорар за эти пьесы - около семисот рублей в год - и составляет мою "пенсию". Как-то я хотел было отказаться и от этого соблазна. Но мне объяснили, что если я откажусь от гонорара за пьесы, то эти деньги пойдут ни на что другое, как на усиление балета! Да, да! Вы не смейтесь, я говорю совершенно серьезно. Тогда я решил в сердце своем: пускай уж лучше я буду усиливать помощь беднякам, чем способствовать усилению балета... Молодежь с веселым смехом и шутками шумно спускается по лестнице, чтобы идти в парк и предаться состязанию в городки. Л. Н. заражается молодым оживлением и присоединяется к игрокам. Все идут на площадку, где очерчены "городки". Л. Н. распределяет играющих на две группы и, привешивая в руке с игрецким нетерпением "швырок", становится в позицию. Всякий удар "противников" и соратников вызывает с его стороны горячее одобрение или удручающее восклицание. Видно, он весь в "городках". Наконец наступает его очередь. Л. Н. отставляет ногу, делает широкий размах и сильным движением бросает швырок к "городку". Швырок, гудя и свистя, перелетает через "городок". - Ай! - вскрикивает Л. Н., точно с ним случилось несчастье. И, размахнувшись, пускает новый швырок. Но опять неудача. Однако в следующую очередь Л. Н. успевает овладеть чувством расстояния и, при общем дружном крике, с треском выбивает из "городка" всю "пушку". Не верилось даже, что перед глазами был восьмидесятилетний старик, столько переживший на своем веку... Но время все-таки, кажется, хочет взять свое. Игра в городки в этот вечер не обошлась даром Льву Николаевичу: он чувствовал себя усталым и перед сном сказал живущему в Ясной Поляне врачу Д. П. Маковицкому: - Сегодня я чувствую такую усталость, как будто я уже старик и мне семьдесят лет... Какая дивная старость!