Василий Никифоров-Волгин - Дорожный посох
- Название:Дорожный посох
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Никея
- Год:2014
- Город:Москва
- ISBN:978-5-91761-350-5
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Василий Никифоров-Волгин - Дорожный посох краткое содержание
В. А. Никифоров-Волгин — один из ярчайших писателей русского Зарубежья 1920-30-х гг. В своих рассказах он воссоздает традиции и обычаи русской деревни, утраченные в годы революции. Одна из главных тем творчества писателя — изменения, происходящие в человеческой душе в экстремальных условиях трагического, бурного XX века. В повести «Дорожный посох» перед читателями предстает вереница удивительных образов русских людей: кающиеся преступники, обездоленные священники, нищие и святые, которые идут по земле-имениннице, сливающейся с Небом.
Дорожный посох - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
В раскрытые окна входит вечер. Клены рассыпают прохладу. На их листьях качается завечеревшее солнце. Шумит самовар, на нем отчеканено: «Фабрика в Туле братьев Стрельниковых». Федот Абрамович ставит большие синие чашки с золотой надписью по-славянски: «Приемлю и ничесоже противнаго глаголю». По ободку деревянной тарелки, где лежит хлеб, вьется резная русская пословица: «Хлеб-соль ешь, а правду режь». На деревянной чашке с медом ложка монастырской работы, а на донце ее мелко-мелко выжжена Троице-Сергиевская Лавра.
Федот Абрамович разливает чай. На левом плече у него полотенце. Сам весь улыбается — рад почаевничать с пачечайным гостем.
— Вот и хорошо, что Господь надоумил тебя навестить старого! Кроме святого угодника, — кивает он на икону, — никого у меня! Один, как часовня в поле!
— Артемий Федотыч, поди, заходит! — добавил я.
Старик мотнул головою:
— И-и! Третий месяц глаз не кажет! Некогда. За наживой гонится, неуемная душа! Эх, деньги, деньги, семена дьявола… Пристает тут ко мне Артемка смолою едучей: сноси-де дом! Новый построим. В пять этажей. Под кино да торговые ряды сдавать его будем. Дело-то, поди, и выгодное, но поверь, дружище, не могу со своим домом расстаться. Как подумаю об этом, так и затрясусь и ослабну весь. Мы, старики, не умеем иначе жить, чтоб не сростись душою и телом с привычным, дыханием обогретым, местом… Пусть подождет Артемий. Жить мне осталось немного — во рту уж земляная горечь, матушка земля к себе зовет!
Стараясь быть спокойным, он спросил меня словно невзначай:
— А правда, бают люди, что закон такой выходит, старые дома ломать?
— Поговаривают, но…
Он не дал мне досказать.
— Ну, что ж. Против рожна не попрешь! Да, строится жизнь, шибко строится, а лет тридцать тому назад на нашей улице рожь росла и жницы песни пели… Города нашего не узнать. Там, где теперь лесопильный завод, кладбище было старинное. Дубы росли. На синей горе стояла церковь Св. Федора Стратилата, а теперь ресторан. Вокруг города большие леса шумели, а теперь их повырубили. Скоро и мы, старики, перестанем отсвечивать. «Имя наше забудется, — как говорит премудрый Соломон, — никто не вспомнит о делах наших, и жизнь наша пройдет, как облако, и рассеется, как туман».
— Трудно, поди, благословить вам нашу теперешнюю жизнь? — спросил я Федота Абрамовича.
— Как тебе ответить, родной мой? Мог бы и благословить ее, если человек души своей не утратил. С новым человеком я разговаривать не могу. Не живой он. Теплом от него не пахнет. Не люди, а заводные машины какие-то пошли. Ни одного лица мало-мальски светлого не встретишь… Наша стариковская жизнь, не спорю, была со всячинкой: серой, дикой и неустроенной, но зато от многих сияние шло, Христос по земле любил ходить…
Заря за окнами затуманилась тучами. Пахло дождем. В горнице потемнело. На улице трещало радио. У промчавшегося автомобиля лопнула шина. Черным дымом дымила фабрика, окутывая синие купола собора. Со спортивного плаца доносился вой футболистов. В городском саду оркестр играет модный шлягер «Твои ноги, как змеи».
— Эк их, шумят! — мягко воркотнул Федот Абрамович, кивнув на улицу. — Под вечер-то хоть отдохнули бы. Мучает себя человек шумом. Поди ведь, у всякого востосковала душа по земле Божьей, по тихой поступи… Нужен человеку покой, ой как нужен! По малообразованию своему трудно мне изъяснить теперешнее положение мира, но чувствую: нескладная и тяжелая у человека жизнь!
По уходе от Федота Абрамовича я оглянулся на его дом. Из всех домов на этой улице только в нем одном всегда теплилась лампада. Древний свет ее в эту ночь казался последней светящейся точкой старости, уходящей в синие предвечные дали.
В березовом лесу
Вечерним березовым лесом идут дед Софрон и внучек Петька.
Дед в тулупе. Сгорбленный. Бородка седенькая. Развевает ее весенний ветер.
Под ногами хрустит тонкий стеклянный ледок.
Позади деда внучек Петька.
Маленький. В тулупчике. На глаза лезет тятькин картуз. В руке красные веточки вербы. Пахнет верба ветром, снежным оврагом, весенним солнцем.
Идут, а над ними бирюзовые сумерки, вечернее солнце, гомон грачей, шелест берез.
Гудит нарождающаяся весенняя сила.
Чудится, что в лесных далях затаился белый монастырь, и в нем гудит величавый монастырский звон.
— Дедушка… Чу! — звонят…
Петька остановился и чутко ловит дальний лесной звон.
— Это лес звонит. Березы поют. Гудет незримый Господень колокол… Весна идет, — отвечает дед и слабым колеблющимся голосом, в тон белым березам, вечерним сумеркам, смутному весеннему гулу поет с тихими монашескими переливами, — чертог Твой вижу, Спасе мой, украшенный…
Кто-то величавый, далекий, сокрытый в лесных глубинах подпевал деду Софрону.
Березы слушали.
— В церкву идем, дедушка?
— В церкву, зоренький, к Светлой заутрени…
— В какую церкву?
— К Спасу Златоризному… К Спасу радостному…
— Да она сгорела дедушка! Большевики летось [110] Летось — в прошлом году.
подожгли. Нетути церкви. Кирпичи да головни одни.
— К Спасу Златоризному… К Спасу! — сурово твердит Софрон. — Восемь десятков туда ходил и до скончания живота моего не оставлю ее. Место там свято. Место благословенно. Там душа праотцев моих… там жизнь моя.
И опять поет сумрачные страстные песни:
— Егда славнии ученицы на умовении вечери просвещахуся…
— Чудной… — солидно ворчит Петька.
Вечерняя земля утихала.
От синих небес, лесных глубин, белых берез, подснежных цветов и от всей души — весенней земли шел незримый молитвенный шепот.
— Тише. Святая ночь!..
— Да молчит всякая плоть человеча и да стоит со страхом и трепетом, и ничтоже земное в себе промышляет… — пел дед Софрон среди белых утишных [111] Утишный — тихий ( церк. — сл. ).
берез.
Черной монашеской мантией опустилась ночь, когда дед с внуком подошли к развалинам Спасовой церкви, и молча опустились на колени.
— Вот и пришли мы к Спасу Златоризному. Святую ночь встретить, — сквозь слезы шепчет дед. — Ни лампад, ни клира, ни Плащаницы украшенной, ни золотых риз, ни души христианской… Только Господь, звезды, да березыньки…
Вынимает дед Софрон из котомочки свечу красного воска, ставит ее на место алтаря Господня и возжигает ее.
Горит она светлым звездным пламенем.
Софрон поет в скорбной радости:
— Христос воскресе из мертвых…
Слушали и молились Петька, небо, звезды, березыньки и светлая душа весенней земли.
Похристосовался Софрон с внуком, заплакал и сел на развалинах церковки.
— Восемь десятков березовым лесом ходил в эту церковь. На этом месте с тятенькой часто стоял, и по его смерти место сие не покину. Образ тут стоял Спаса Златоризнаго… Ликом радостный. С улыбочкой… А здесь… алтарь. Поклонись, зоренький, месту сему…
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: