Анатолий Тосс - Фантазии женщины средних лет

В конторе небритый, неопрятного вида старик говорил по телефону, переворачивая страницы замусоленной книги, слюнявя толстые, с грязными ногтями пальцы. Я села на стул и снова встала, подошла к столу, почти нависнув над стариком, я не могла ждать, у меня не было времени, но он не обращал на меня внимания и продолжал говорить, даже не поднимая глаз. Я взяла со стола карандаш и на лежащей тут же газете написала имя и фамилию и подсунула старику под нос. Тогда он зажал трубку толстой ладонью и сказал: «Подождите, я скоро». Но я не могла ждать.

– Вы только скажите, где могила. – Он посмотрел на мои каракули.

– А, этого парня, которого позавчера похоронили?

Меня снова стало знобить. Он назвал место, и я вышла.

Могильный холмик был усыпан еще не завядшими букетами цветов, некоторые чуть пожухли, но таких было мало. Из свежей земли торчала железная табличка с именем и фотографией. Я наклонилась, чтобы рассмотреть. Дино совсем не изменился, совсем такой же, он улыбался и смотрел на меня. У меня не было его фотографии, я считала это плохой приметой – к разлуке. Но сейчас уже было все равно, длиннее разлуки не бывает. Я оглянулась, рядом никого не было, и вытащила табличку. Я так спешила, вытаскивая фотографию, что чуть не порвала ее, но не порвала, только помяла. А потом ушла, катастрофически не хватало времени и надо было спешить.

Таксист меня ждал, да и куда ему было деться, и мы снова поехали в аэропорт. Я достала портмоне и полонсила в него фотографию, она как раз поместилась в него.

Самолет улетал только через три часа, и я искала другую авиакомпанию с более ранним вылетом, но не нашла, другие вылетали еще позже, и мне было страшно вот так торчать у всех на виду столько времени. Черт знает что могло произойти, море людей вокруг, да и толкотня. Я не хотела сидеть на одном месте и поэтому, чтобы не бросаться в глаза, каждые пятнадцать минут переходила из бара в бар, из одного зала в другой.

Я думала, я сойду с ума за эти три часа, так медленно все двигалось: все эти объявления, очереди. Потом мне показалось, что какой-то тип следит за мной, он так пристально смотрел, что я испугалась и перешла в другой зал и долго оглядывалась, но его не было. Потом вроде бы в толпе мелькнул тот швейцарец, который летел со мной в Рим, такой же белесый, в очках, я рванулась, но он исчез, и я все озиралась, пытаясь его найти. Но главное, не хватало времени, совсем не хватало времени, и мне приходилось пить кофе и курить, я уже сто лет не курила и теперь кашляла, но вскоре научилась не вдыхать, а только держать дым во рту и тут же выплевывать.

Когда мы наконец сели в самолет, я была без сил, измотана, я садилась самая последняя, я проверяла очередь, скользящую передо мной, но все выглядело в порядке, во всяком случае, так казалось, я ничего не заметила. Самолет был неполный, и я села сбоку, откуда было удобно наблюдать. Стюардессы были незнакомые, у меня хорошая зрительная память, но этих стюардесс я прежде не видела. Я засыпала, даже скорее, проваливалась, впадая в забытье, а потом снова появлялась на поверхности; меня беспокоило, когда кто-нибудь из пассажиров поднимался с сиденья, я вздрагивала, озираясь, но пока все было в порядке.

Я уже все продумала, прямо там, в самолете. Я прилетаю в Бостон, беру напрокат машину и еду в университетский городок, в котором когда-то мы жили. Стив, возможно, все еще преподает в университете, я точно не знала, он давно не писал о своей работе, да я и не спрашивала. Конечно, он мог поменять ее, хотя вряд ли: в университетах люди сидят долго, порой всю жизнь. Обидно, что я не захватила его писем и не помнила обратного адреса, указанного на них, я знала только название города и никак не могла вспомнить всего остального, ни улицу, ни номера дома.

Я проклинала себя, я столько раз писала ему, и надо же, забыла, и все из-за этой болезни. Мне было известно, что Стив дважды менял адрес. Первый раз, потому что в нашей квартире, как он писал, все напоминало обо мне и ему там было тяжело одному. А потом я заметила, что название города на обратном адресе изменилось, и спросила в письме: «Где это? Далеко ли?», и Стив ответил, что не очень.

Конечно, я найду его, говорила я себе, я легко найду его через университет, через полицию, в конце концов. В Америке-то я его точно найду.

Я радовалась возвращению, я уже забыла, что значит возвращаться, да и знала ли я вообще? Я даже волновалась, столько лет прошло, я уезжала почти девочкой и вот, наконец, возвращаюсь. Мы приземлились. Все было непривычно, тихо, без суеты, даже воздух внутри аэропорта был другой, мне хотелось растягивать дыхание и смаковать его, хотелось идти короткими шагами, сдерживая себя, но я спешила.

На таможенном контроле серьезный, угрюмый чиновник долго крутил мой паспорт, всматривался, выспрашивал, почему меня так долго не было в стране, и я объясняла, что училась и работала. Он пристально глядел мне в глаза, не обманываю ли, но я взгляд не отводила, и он так и не догадался, что это я убила Дино; я ему, конечно, ничего не сказала, а он не догадался. Я прошла в зал и стала ждать свою сумку, и, когда «на приехала, одна из первых, я взяла ее и вышла на улицу.

Здесь властвовал особый воздух, океанский, я давно таким не дышала, в Европе воздух тоже бывает сырой и влажный, но там он морской. А здесь он был пропитан тиной, илом, водорослями, выброшенными на берег ракушками, плавающей в глубине живой рыбой, ползающими по дну лангустами. Он был океанский, этот воздух, и как океан – глубокий, емкий, безбрежный. Мне нравилось им дышать, мне захотелось сесть, просто посидеть, подышать, но я не могла, я спешила.

Я быстро получила машину, юркий вежливый паренек подвез ее прямо ко входу, я уже давно не видела таких вежливых мальчиков. Я сунула ему в руку пару купюр, не разбирая, он долго вертел, видимо, в первый раз видел европейские деньги. Мне все пришлось по вкусу, абсолютно все – дома, машины, и то, какие они большие, и как они едут, плавно, без рывков, пропуская друг друга, я отвыкла от этого, и мне нравилось.

Я остановилась в центре Бостона и зашла в кафе, л проголодалась, к тому же не хотела так быстро уезжать. Кофе был слабый, следовало заказать эспрессо, но зато люди вокруг говорили по-английски, и это звучало непривычно мило, и еще, все они улыбались. И вдруг моя прошлая жизнь отшатнулась, и я осталась одна, разом оголенная, как будто заново родилась. Где я была? Зачем? Что я делала, почему не возвращалась? Здесь все родное, понятное, без чванливости, без сложностей: люди, заботы, желания. Почему меня так долго не было? Голова опять закружилась, может быть, из-за разницы во времени.

Надо ехать, сказала я себе, если я хочу добраться, а не уснуть за рулем.

Я купила на всякий случай карту, я не чувствовала уверенности в себе. Мне надо было проехать миль пятьдесят, я сразу перевела в километры, то ли семьдесят, то ли восемьдесят, я не могла сообразить точно. Всю дорогу я пыталась представить, как встречусь со Стивом. Узнает ли он меня? Наверняка. Я не так уж изменилась, если бы не последние месяцы. А я узнаю его? Не знаю, я растеряла его образ. Возможно, он затерялся в письмах, вернее, подменился ими. Я попыталась представить его лицо, фигуру. Но не смогла. Впрочем, какое это имеет значение? Я люблю его любого, он единственный родной для меня человек.