Анатолий Тосс - Фантазии женщины средних лет

– Подожди, – снова сказала я, – не надо. Казалось, он все еще не понимал.

– Ты уверена? – Это прозвучало, как просьба, и именно поэтому я решила.

– Да.

– Почему? – Его голос потерял плавность и, наоборот, приобрел отрывистость.

– Ты не понимаешь? – удивилась я. Конечно, он понимал.

– Из-за своего дружка?

Мне не понравилось это слово, и то, как он произнес его, мне не понравилось тоже.

– Да, из-за Стива, – поправила я. – Конечно, из-за Стива. А ты как думал?

– Я никогда не понимал, – воскликнул он и как-то смешно, неловко взмахнул руками. В них больше не было плавности. – Я не понимал, как ты можешь жить с ним, – он поперхнулся, но все же добавил:

– Вместе. Это же нелепо, что ты в нем нашла? Вы ведь абсолютно разные.

Я посмотрела на него вопросительно, не понимая, о чем это он. Что становилось понятно, впрочем, так это то, что приключения сегодняшней ночи для меня теперь уже точно завершились.

– Как ты сама не видишь, что у вас нет ничего общего? Ты ведь совершенно другая, ты – сильная, ищущая, талантливая. Ты так и светишься…

Он останавливался, подыскивая слова. Но это уже не имело значения: что бы он ни говорил, пускай он даже облизал бы меня словами, ничего бы не помогло.

– Ты так и светишься талантом.

«Талант уже был», – подумала я, да и паузы были лишними, он с таким трудом подбирал слова.

– Ну, – сказала я. Это было скучно, я и так все знала про себя.

– А он, твой Стив, – он снова запнулся, – он никакой, размазня. Даже флегматиком его не назовешь, вообще никакой, бесцветный, абсолютно бесцветный. Ты знаешь, что о нем говорят? – Я промолчала, хотя с трудом.

– Ты бы слышала, как он лекции читает, мухи на лету дохнут. Но ему все равно, ему все безразлично, студенты, лекции, предмет. Ему вообще ничего не надо, и ты ему не нужна. Что ты в нем нашла, он без плоти, без кости, без…

– А ты откуда знаешь про плоть, про кости? Он что, трахал тебя?

Это было подло, то, что он говорил, я не могла вообразить, что он сам не понимает, как это подло и глупо? Но он, похоже, вообще ничего не понимал, даже то, что я его выгоняю.

– При чем здесь это? Да нет, ты поверь, в нем нет силы…

– Откуда ты знаешь? – перебила я. – Послушай меня, в нем достаточно силы, больше чем достаточно, а лекции меня не волнуют. При чем здесь, вообще, лекции? Смешно даже. – Надо было, чтобы он ушел, я так хотела, чтобы он быстрее ушел. – А в сексе он куда сильнее тебя.

Наконец-то Боб понял. Он встал и стал заправлять выбившуюся из брюк рубашку, руки его беспокоились невпопад, а я думала: «Как он мог мне нравиться еще десять минут назад? Как за все это время, что я его знаю, я не смогла разглядеть, что он просто-напросто дурак, жалкий дурак?»

– Я пойду, – сказал Боб, в голосе его, как ни странно, еще слышался вопрос.

«А ведь действительно дурак», – снова подумала я.

В принципе он легко мог взять меня силой, я даже джинсы не застегнула, так и сверкала перед ним голым пузом. Но я не чувствовала ни страха, ни беспокойства, наоборот, только уверенность, настолько я была сильнее его.

– А ты гад, – сказала я. – Воспользовался тем, что Стива нет и что мне плохо. Ты ведь в его дом пришел и хотел в его доме меня трахнуть. А он еще тебя товарищем считает. Самому-то от себя не противно?

Боб посмотрел на меня так жалко и униженно, что я пожалела, что сказала, но все равно ведь гад. Он ничего не ответил, только надел куртку и вышел. Я посмотрела на часы, они показывали два часа ночи, за окном по-прежнему лил дождь.

«А все же это было забавно», – подумала я.

Мне стало неожиданно хорошо и от того, что дождь на улице, от его успокаивающего стука о стекло, и от того, что больше нет двусмысленности с этим кретином Бобом, и самое главное, что я не изменила Стиву. Я даже почувствовала себя счастливой от этого.

Боб, конечно, еще объявился. Я получила от него небольшую записку, в которой он извинялся, впрочем, весьма образно, что потерял над собой контроль и что сам не понимает, как с ним могло такое произойти.

«Все это случилось из-за того, что я так долго любил тебя, Жаклин, – писал Боб. – А когда ты наконец оказалась рядом, я, истомленный ожиданием, сорвался и не выдержал. Когда ты сказала, что между нами ничего не может быть, пойми, и твоя близость, и то, что было («Кретин, – подумала я, – что было? Ничего ведь не было!»), все это вылилось в какое-то безумие. Я, конечно, не должен был ничего говорить про Стива, да я и не думаю так. Прости!» Дальше Боб просил о встрече, и я подумала только, что он действительно дурак, так ничего и не понял, и, слава Богу, что все закончилось.

Стив, вернувшись, ничего не заметил. Он рассказывал, как штормил океан, как было красиво и жутко и от этого еще красивее. «Я обостренно чувствую опасность. Я возбуждаюсь от опасности», – сказал он, улыбаясь. Я смотрела на него и думала, что он, конечно же, необычный, и разве можно их сравнивать, Стива и того. А потом мы, истосковавшиеся друг по другу, занимались любовью, и я уже ни о чем не могла думать.

Я поднимаю голову и выплываю из воспоминаний, как порой возвращаешься из чуткого утреннего сна, не понимая сразу, где сон, а где реальность. Но лес быстро выносит меня на поверхность звуками, смешанным осенним цветом, запахами. Книга лежит на коленях, ожидая, и ей не надо долго меня упрашивать, я открываю ее и принимаюсь читать.

Я не мог никогда объяснить, а когда пытался, меня не понимали. Дело в том, что я люблю начинать все сначала, с нуля, не волоча за собой отягощающее обозное прошлое. И делать это именно тогда, когда всего добился, когда находишься на самой вершине успеха. Когда бросаешь успех, бросаешь наработанное, накопленное и начинаешь все сначала, без денег, без барахла, без утягивающих вниз связей.

Но меня не понимали, возможно, потому, что я не мог толково объяснить, и только сейчас, мне кажется, я нашел подходящее сравнение. Сравнение это с новорожденным ребенком, у которого тоже ничего нет, вообще ничего, кроме чистоты, искренности, сладкого запаха и будущего. Ведь не исключено, что именно чистота, искренность и отсутствие нажитого, не только материального, но и предосторожностей, опасений, страхов, всего того, что мы называем жизненным опытом, и есть в конечном счете условие для наличия будущего. Не потому ли и я чувствую эту подспудную тягу начинать все сначала, все заново, не потому ли, что я снова хочу быть чистым и искренним, как ребенок, что, конечно, до конца невозможно.

Это странный параграф, странный тем, что он про меня, как будто человек, писавший его, думал не только о себе, но и обо мне тоже. Сколько раз мне приходилось все бросать и начинать заново, по сути с нуля, с самого начала. Вот и наша совместная жизнь со Стивом закончилось тем, что я уехала, и хотя тогда казалось, что мой отъезд противоестественен, но сейчас, по прошествии многих лет, понятно, что по-другому быть не могло.