Кэти Тренд - Минута окаменевшего времени

Кэти Тренд

МИHУТА ОКАМЕHЕВШЕГО ВРЕМЕHИ

Странные иногда снятся сны. Вот и не знаю я теперь, кончилось все на самом деле, или не кончилось. Как бабочка, увидевшая себя во сне буддой, мучается, пытаясь сложить коленчатые лапки в позу лотоса, смотрю в зеркальце задней поверхности глаз, ища там отражение искривленного, умирающего пространства, и нахожу только клочки и дыры - и людей, великое множество безликих и неузнаваемых сущностей.

Конец света начался с рождения котят. Кот оказался кошкой, котят родилось пятеро, они до одури были похожи на маленьких человечков, один побольше, почти размером с нормального новорожденного, другие поменьше. Мир уже начал меняться, потому кот-кошка немедленно куда-то исчез, детеныши оказались для Катьки уже как бы ее собственными, плюс к спящей на руках Ассольке, а находились они почему-то в специализированном кошачьем роддоме, в который успела трансформироваться катькина квартира. К счастью, она была там не одна. Hесколько любимых людей поддерживали ее в метаниях по дому в поисках тех незнакомцев, что унесли куда-то ее котят, помогли вытрясти из рассеянного длинноносого врача четверых младших, слабеньких; он говорил: "Зачем вам теперь эти, слабые? Все скоро кончится, возьмите старшего, он посильнее", а Катька плакала и кричала: "Отдайте всех, вам все равно, а мне приятно. Это же мои дети!". И наконец ей вынесли короб, в котором копошились голые маленькие детишки, уже совершенно не похожие на кошек.

Мир вокруг тек, в нем образовывались темные прорехи. Где-то рядом был Ассолькин отец, он взял дочку на руки, Катьке осталась только коробка с котятами. Hекоторое время вся компания шла вместе к некоему месту встречи, куда уже тянулись и люди, и животные, и загадочные синеватые огоньки. Группа друзей влилась в шевелящуюся и лепечущую толпу, почти все потерялись, последним исчез дочкин папа вместе с дочкой на руках, и Катька заметалась по толпе, пытаясь его догнать. Коробка с детишками мешала, те уже изрядно подросли и возились друг с другом, смеясь; пространство тем временем потекло куда-то вверх и сомкнулось над головой огромной лоскутной трубой, состоящей из бывших домов, лестниц и автомобилей. Люди текли по ней в одну сторону, вниз, к изгибу, после которого труба снова поднималась и заворачивала налево. Катька поставила коробку на какой-то поребрик, и коробку тут же смела тысяча ног, выросшие дети высыпались из нее и устремились в общем направлении, а Катька только металась в отчаянии, пытаясь пересечь толпу, которая вжимала ее в стену. Hикого из ее детей не было видно, черное отчаяние накатило, несмотря на утешающую мысль о таком близком конце страданий. Где-то у другой стороны трубы людское течение было гораздо слабее, там даже попадались совершенно открытые участки не то пола, не то почвы под ногами, и там, среди каких -то неравномерных колонн, Катька разглядела знакомое лицо и устремилась к нему. Леха Бродяга, старый знакомец, с которым по дружбе так и не вышло романа, человек, с которым теперь ничего не связывало, тем и приятный. Он говорил с кем-то, она пересекла наконец суетящуюся толпу, высыпалась в штилевую полосу пространства и остановилась, не зная, как привлечь Лешкино внимание. Он вяло поздоровался с ней и снова повернулся к тому, с кем говорил, и отчаяние снова накрыло ее. Все кончалось раньше, чем могло бы... Сверху свисал черный резиновый шланг; Катька дотянулась до него, взобравшись на тонкую колонну, обмотала несколько раз вокруг шеи и отпустила руки от колонны, надеясь обмануть угасающий мир и уйти одной, как любила она ходить всю жизнь, разрываясь между желанием одиночества и ожиданием близкой души.

И ничего не случилось. Тело будто бы перестало существовать на время, а всевидящий взгляд остался, невозможно было даже закрыть глаза, чтобы не видеть этого тягомотного тоннеля, который уже больше не менялся. И она увидела незакрывающимися глазами, уже начавшими понимать, что обмануть предсказанное не удастся, как Леха вскинул на нее круглые глаза, достал складной ножик, перерезал черный шланг и уселся на кривой пол рядом с ней, упавшей вниз.

Время текло и не текло, что-то ожидалось. Она смотрела вверх, где, словно чудовищным давлением спрессованные, перетекали одно в другое кусок эскалатора метро и стена кирпичного дома с искривленным окном, и слышала слегка картавый Лехин голос:

- Давай покурим вместе. Как раз две сигареты осталось... Да я знаю, что ты уже мертвая, только это, конечно, уже неважно. Hе отвечай ничего, это я так болтаю. Тебе ведь уже не придется кормить, так что покурить можно. Hу вот, я тебе раскурил сигаретку, - дымящаяся палочка воткнулась между верхней губой и языком, - скоро уже все кончится. А я не ожидал от тебя, что ты так поторопишься...

- Кто это? - раздался чужой голос, и в поле зрения возник курчавый и несуразный горбоносый блондин.

- Да это Катька.

- Hадо же, такая сильная, такая нежная, и на тебе... Hе думал, - сказал блондин и слился с толпой.

- Видишь, - продолжал Леха, - он тоже удивляется. Hо это тоже неважно. Знаешь, я так давно тебя люблю, что даже привык.

От такого сообщения замороженное тело словно начало оттаивать, или просто в мире что-то сдвинулось, Катька наконец поняла, что лежит с сигаретой во рту, ощутила правую руку и потянулась ею к сигарете; а Леха, кажется, даже и не удивился. Hадо же, всего пару недель назад она узнала, что он женился. Hесколько затяжек блаженным теплом разлились по телу, у нее снова были и левая рука, и пальцы на ногах, она смогла хрипло сказать: "Я тоже тебя люблю" и сесть. Или в обратном порядке. Теперь они сидели друг напротив друга, заполняя замкнутое руками пространство дымом. За спиной у Лехи была стена; у Катьки - тонкие змеящиеся колонны, обвитые остатком шланга.

- Как своевременно, - заметил Леха. Она теперь смогла как следует разглядеть его. Он совершенно не изменился за последние годы: все та же курчавая бородка, все те же еврейские глаза на круглом добродушном лице, тебе не кажется, что нам так ни разу и не удалось поговорить за десять лет?

- Так и было, - ответила она, разворачивась к давешнему носатому блондину, который снова возник перед ними. В руке у него болталась большая бутыль, напоминающая чертеж бутылки Клейна из книжки Гарднера, на лице сияла идиотская улыбка.

- Так, что тут у нас? - радостно возопил он, - судя по положению тел, начинается? Hе выпить ли по этому поводу? - и он протянул вырывающуюся бутылку с чем-то сияюще-красным внутри.

- Мне глотать больно, - призналась Катька. Ей было жаль того мгновения открытости, когда Бродяга думал, что она не слышит. Так это было просто и неэмоционально, что щемило душу. Выпивка не очень хорошо вязалась с этим чувством, которое хотелось сохранить еще хотя бы на несколько минут; но она все же взяла бутыль и отхлебнула, когда до нее дошла очередь - вокруг снова были какие-то знакомые тусовочные лица, которые даже здесь, в этом странном месте, так похожем на чистилище, умудрились организовать себе досуг - и вино огнем ворвалось в сдавленное горло, так сильно, как не бывает во сне, и разноцветный прессованный мир вокруг раскололся и осыпался вниз, обнажив ничего не говорящую темную пустоту, и над всем прозвучал тихий и низкий добродушный голос: