Ольга Туманова - Плесень

Оклад секретаря-машинистки директора (конечно, она числилась на другой должности) был выше оклада инженера, и, соответственно окладу, Людмила Степановна ощущала себя гораздо значимее рядовых инженеров и всех специалистов, что не относились к номенклатуре (о рабочих, естественно, речи и вовсе нет), и чувство собственной значимости на фоне незначительности других было единственным живым бликом на отрешенном лице секретарши: Людмила Степановна дорожила своей работой и научилась сохранять видимую отдаленность и отрешенность от всех закулисных фабричных дел. Одевалась Людмила Степановна безвкусно, но с такой откровенной претензией на исключительность, что производила впечатление деликатесного блюда, из которого от небрежного приготовления исчезли все соки. Впрочем, так думали управленческие дамы, а всегда надо иметь в виду, что их мнением движет в первую очередь зависть. Иванюта же исключительно ценил в Шитяновой полное отсутствие каких-либо эмоций, считал, что коли она ничем не интересуется, значит ничего не помнит, то есть совершенно - для него - безвредна; но Григорий Федорович, считающий себя знатоком женской психологии, ошибался: попивая чаек в плановом, где, надо сказать, директора не любили и даже не уважали, и даже были дружны с его противниками из управления, Людмила Степановна своим бесстрастным тоном передавала экономистам услышанное ею сквозь дверь и невыключенный селектор, и ее слова, произнесенные бесстрастным тоном и, возможно, без умысла, исключительно разговора ради (как другие цивилизации непременно говорят о погоде), падая на слух других, словно контуры далекого ночного леса озарялись светом солнца, наполнялись красками жизни, прозрачным воздухом, пением птиц жизнью, плотью, грехом.

Галина Ивановна Дьякова нетерпеливо постукивала пальцем по столу Шитяновой. Ей не терпелось поделиться новостью о Римшиной, но говорить в присутствии всех специалистов она не хотела, хотя наедине могла бы поговорить со всеми. К тому же в кабинете было несколько мужчин. Конечно, к концу дня, новость, перелетая от одного к другому, проникнет в самые укромные уголки фабрики и пойдет гулять по деревне. Но одно дело обсмаковать, обнюхать и мягко проглотить ее вполголоса в узком кругу, и совсем иное дело произнести те же слова громко при многолюдье - это все равно, что после ванной, небрежно накинув на плечи халат, пойти в спальню, где безразлично посапывает муж, и войти в залу, полную одетых и застегнутых мужиков. Даже если те мужики тебе и не вовсе незнакомы:

- Что ты барабанишь так, словно за тобой гонятся? - спросила Дьякова у Людмила Степановны, удивляясь, что та откладывает свой еженедельный большой перерыв.

- Да надо перепечатать вот эти рекомендации до конца планерки для всех бригадиров.

- А где та японская машина, о которой было столько шума?

- Не работает. Краска кончилась. Запасных баллонов нет, - не переставая печатать, отвечала Людмила Степановна.

- Так ее недавно купили.

- Два месяца назад.

- И сколько она стоит?

- Сорок четыре тысячи.

- А когда покупали, не знали, что краска кончится? А запасных баллонов к ней в продаже нет?

- Предложили Фридману что-нибудь для него лично в придачу, да за полцены, вот он ее и купил. Деньги не свои. У него все к рукам липнет.

- Как у юристки, - Дьякова перевела разговор на Римшину.

- Сравнила. Фридман не мелочится. Он у тебя из сумки помаду не вытащит. Людмила Степановна, словно компьютер, выдавала бесстрастно текст и трещала на машинке, машинистка она была, конечно, классная.

Шум в приемной усилился. Это директор открыл дверь, и к нему в кабинет, шумно, с разговорами стали заходить и те, кто ютился в приемной, и те, что стояли вдоль стен коридора.

Ожидая, пока, наконец-то, все зайдут в кабинет и приемная опустеет, Дьякова подошла к окну.

Тянулось до горизонта серое поле, покрытое чахлой растительностью. Даже из окна было видно, как за полтора месяца сухой жары просохла земля, и циклон, что пронесся ночью по краю, лишь на миг прибил полевую пыль. Бедная земля, вздохнула Галина. И еще что-то растет. На огороде поливаешь каждый вечер, и то вся зелень пожухла.

По шоссе тряско подошел и остановился грязно-желтый рейсовый автобус. Постоял. Дернулся. И - словно фокусник приподнял стакан - на фоне блеклого транспаранта, который, с тех пор как на фабрику перестали ездить райкомовские бабы, никто не обновлял, стояла Нина Петровна Охраменко, главный экономист фабрики.

Нину Петровну Галина видела хорошо, а вот, что написано на транспаранте, прочитать не могла. Сколько уже времени натянут против въезда на фабрику тот кумач, а она все никак не запомнит, сколько и чего обещает он сделать в районе.

- Охраменко на рейсовом, надо же, - сказала Дьякова, и Шитянова хмыкнула неопределенно, не переставая печатать.

Нина Петровна, поворачиваясь всем корпусом, посмотрела в одну сторону, в другую - и решительно направилась к фабрике. По тому, как смотрела она себе под ноги, которые тяжело и прочно опускала на асфальт, было видно, что настроение у нее отвратительное. И вот уже видно ее лицо: тяжелый взгляд и неподкрашенные губы плотно сжаты, словно Нина Петровна стремится удержать дурное настроение глубоко внутри.

А настроение у Охраменко, действительно, было отвратительное. Первой ложкой дрожжей, отчего забродила раздражительность, был Валентин Тихонов, водитель директорской "Волги". Нина Петровна уехала с фабрики в управление на "Волге", доехала на ней до конторы, которая находилась почти что в самом центре города, быстро согласовала свой вопрос по новым расценкам специалистам, вышла на крыльцо -"Волги" нет. Решив, что Тихонов, привыкнув к особой роли директорского личного шофера-денщика, решил часок крутануться по городу, подрабатывая к зарплате, и не сочтя нужным предупредить ее, Охраменко терпеливо прождала, стоя на крыльце и глядя прямо перед собой, минут двадцать. Двухэтажный особнячок, в котором какие только организации за его долгую жизнь не квартировали, все так же стрекотал машинками, звенел телефонами, гудел голосами. Здесь добросовестно подсчитывали и пересчитывали все то, что уже было подсчитано на предприятиях края, перепроверяли то, что уже было проверено, скрывая то, что уже было сокрыто, и передавали по инстанции в крайисполком, где снова все подсчитывалось, прежде чем передаться дальше, в центр. Армия целая со стреляющими машинками была задействована, чтобы окончательно запутать и скрыть реальность. Государство содержало мощный штат, что позволял ему, государству, получать предельно искаженную информацию о том, что на самом деле происходит в государстве.

Охраменко была специалистом высшего класса. Когда фабрике грозило невыполнение плана, а значит - лишение годовой премии, что составляло большую часть зарплаты специалистов, она просиживала над отчетами бригадиров несколько суток, колдовала с цифрами, и результат всегда был должный. Вот и сейчас она своего добилась, и управленческие дамы ее отчет приняли с должным почтением. А этот...- подумала она с возникающим в ее недрах раздражением о директорском водителе, она ему - ему-то за что? - премию сумела устроить, а теперь стоит здесь, на приступочке!