Иван Тургенев - Холостяк

Вилицкий. Вы понимаете, это не может так остаться... Я даже стыжусь... Это, наконец, смешно. Притом я сам не совсем прав... Мне нужно объясниться, и я уверен, все это уладится как нельзя лучше.

Фонк. Конечно.

Вилицкий (оглянувшись). Я признаюсь вам... я бы очень желал поговорить с вами...

Фонк. Так что ж? Что вам мешает теперь?..

Вилицкий. Я бы желал поговорить с вами наедине... Дело довольно щекотливое...

Фонк (понизив голос). Вас, может быть, стесняет присутствие господина Созомэноса... Помилуйте! Посмотрите на него. (Указывает на Созомэноса, который погружен в тупое онемение и лишь изредка выпускает дым изо рта.) Он и не замечает нас. У него воображенье не то, что у нас с вами: он, может быть, теперь на Востоке, в Америке, бог знает где. (Берет Вилицкого под руку и начинает с ним ходить по комнате.) Говорите, что вы хотели мне сказать?

Вилицкий (нерешительно). Вот видите ли, я, право, не знаю, с чего начать... Вы такое мне оказываете расположенье. Ваши советы всегда так дельны, так умны...

Фонк. Пожалуйста, без комплиментов.

Вилицкий (вполголоса). Помогите мне, ради бога. Я нахожусь, как уже вы могли заметить из наших последних

1 Я ему покровительствую (франц ). ...

разговоров, в весьма затруднительном положении... Вы знаете, я женюсь, Родион Карлыч; я собираюсь жениться... Я дал слово - и, как честный человек, намерен свое слово сдержать... Я ни в чем не могу упрекнуть свою невесту; никакой в ней перемены не произошло... Я ее люблю - и между тем... Вы не поверите, одна мысль о близкой моей свадьбе такое на меня производит впечатление, такое... что я иногда самого себя спрашиваю: имею ли я, в теперешнем своем положении, право принять руку моей невесты; не будет ли это наконец с моей стороны обман? Что это такое, скажите? Боязнь ли потерять свою независимость или другое какое чувство?.. Я в большом затруднении, признаюсь.

Фонк. Послушайте, Петр Ильич... Вы позволите мне изложить вам мое мнение с совершенной откровенностью?

Вилицкий. Сделайте одолжение! сделайте одолжение! (Останавливаясь и оглядываясь на Созомэноса.) Но, право... мне совестно перед господином... А! да он, кажется, спит!

Фонк. Неужели?.. В самом деле!

Подходит к Созомэносу, который заснул, свесив голову на грудь, и в

продолжение всего следующего разговора только изредка вздрагивает и,

как говорится, "удит рыбу".

Ах да, это очень забавно! (Про себя.) Eine allerliebste Geschichte! 1 (Громко.) Это с ним довольно часто случается... Что за чудаки эти господа сочинители! (Нагинаясь к нему.) Спит, как моська! Но мне, право, это очень нравится. Это очень оригинально - а?

Вилицкий. Да-а.

Фонк. Ну, вот, стало быть, вам теперь и нечего беспокоиться. Оба возвращаются на авансцену.

Итак, послушайте, любезный мой Петр Ильич... Вы желаете знать мое мнение насчет вашего брака... не правда ли? Вилицкий кивает головой.

Это вопрос весьма деликатный. Я начну с того... (Останавливается.) Вот видите ли, Петр Ильич, по-моему, человеку, особенно в наше время, невозможно жить без правил. По крайней мере я, с самой моей молодости, предписал себе некоторые, так сказать, законы, от которых никогда и ни в каком случае не отступаю. Одно из моих главных правил следующее: "Человек никогда не должен себя ронять; человек должен чувствовать уважение к самому себе, должен отдавать себе отчет во всех своих поступках". Теперь я перехожу к вам. Вы года два тому назад познакомились с господином Мош

1 Излюбленная история! (нем)

киным, господин Мошкин неоднократно оказывал вам услуги, может быть даже весьма значительные...

Вилицкий. Да, да, я ему многим обязан, многим...

Фонк. Я нисколько в этом не сомневаюсь; я не сомневаюсь также в вашей благодарности... Благородство ваших мыслей мне слишком известно... Но тут представляется вопрос, на который следует обратить внимание. Господин Мошкин, конечно, достойнейший человек; но, скажите сами, любезный мой Петр Ильич, вы и он, принадлежите ли вы одному и тому же обществу?

Вилицкий. Я так же беден, как он; я еще беднее его.

Фонк. Дело не в богатстве, Петр Ильич: я говорю об образованности, о воспитании, об образе жизни вообще... Вы извините мою откровенность...

Вилицкий. Говорите; я вас слушаю.

Фонк. Теперь... теперь насчет вашей невесты. Скажите мне, Петр Ильич, вы ее любите?

Вилицкий. Люблю. (Помолчав немного.) Я ее люблю.

Фонк. Вы в нее влюблены?

Вилицкий молчит.

Вот, видите ли, мой друг, любовь... конечно... против любви говорить нечего: это огонь, это вихрь, это водоворот, что хотите, словом, феномен... с любовью точно трудно справиться. Я, с своей стороны, так думаю, что и тут рассудок не теряет своих прав; но мое частное мнение в этом случае не может служить общим правилом. Если вы так сильно любите вашу невесту, то нам нечего и разговаривать с вами; все наши слова будут, так сказать, совершенно напрасны. Но мне, напротив, кажется, что вы начинаете колебаться, вы в недоумении; вы наконец сомневаетесь в собственных чувствах,- а это очень важный пункт. Во всяком случае, вы теперь в состоянии, как говорится, принять советы дружбы. (Берет Ви-лицкого за руку.) Послушайте, бросимте холодный взгляд на ваши отношения к Марье Васильевне.

Вилицкий взглядывает на Фонка.

Ваша невеста очень любезная, очень милая девица, бесспорно...

Вилицкий опускает глаза.

Но, вы знаете, самый лучший алмаз требует некоторой отделки.

Вилицкий быстро оглядывается на Созомэноса.

Не беспокойтесь, он спит. Не в том вопрос, Петр Ильич, любите ли вы теперь вашу невесту или нет, а в гом, будете ли вы с нею счастливы? У образованного человека есть потреб

ности, которым супруга иногда не сочувствует; его занимают вопросы, которые ей недоступны... Поверьте, Петр Ильич, равенство необходимо в супружестве... то есть, позвольте, я объяснюсь. Я нисколько не допускаю того ложного равенства мужа и жены, о котором толкуют иные сумасброды... Нет, жена должна слепо повиноваться мужу... слепо... Вы понимаете, я говорю о другом равенстве.

Вилицкий. Все это так... и я во всем с вами согласен. Но послушайте, Родион Карлыч, поставьте вы себя тоже на мое место. Как вы хотите, чтоб я теперь от своего слова отступился? Помилуйте! Ведь я своим отказом убью Марью Васильевну... Ведь она, как дитя, отдалась мне в руки. Я ведь, можно сказать, ее вывел на свет; я ее отыскал, я навязался ей!., я теперь должен идти до конца. Как вы хотите, чтоб я сбросил эту ответственность?.. Да вы первый будете меня презирать...

Фонк. Позвольте, позвольте; я не намерен оправдать вас вполне; но на ваши доводы еще можно возразить. По-моему, обязанности бывают двоякого рода: обязанности перед другими и обязанности перед самим собою. Какое вы имеете право вредить себе, портить собственную жизнь? Вы молоды, во цвете лет, как говорится; вы на виду; вам предстоит, может быть, блестящая карьера... Зачем же вы хотите бросить дело, так хорошо начатое вами?