Глеб Успенский - Очень маленький человек

III

Признаюсь откровенно, все, что вспомнилось мне под влиянием неприятного состояния моего духа, - все это крайне односторонне и вовсе не рисует настоящего положения дела. Я был слишком недоволен сам собой, чтобы рэздумывать о таких вопросах, которые в более спокойном состоянии духа неизбежно должны бы занять мое внимагне, кэк это и случилось впоследствии. Если бы мне приыло в голову подумать о том, что мысль, не пользующаяся правом жизни, должна неизбежно сгнить в уме, обладающем ею, должна пройти все фазисы разложения, то мне, наверное, стали бы понятны все явления куприяновского процесса, не относящиеся исключительно к желудку и карману. Мне бы стали понятны и злость, наполняющая воздух, злость на себя и на других, и желание на все плюнуть, пустить в лоб пулю и проч.

Но тогда ничего подобного не приходило мне в голову.

В ту пору я мог чувствовать только сумбур, царствующий в человеке и в том обществе, в которое я попал. Жизнь этого общества, так, как я мог видеть ее, представлялась мне каким-то балаганным, но тягостным представлением, кошмар которого мучил меня всю ночь.

Я то сидел на лавочке, на ветру, то уходил в каюту, где уже спали, но опять возвращался на воздух, подавляемый все тем же сумбуром.

Проснулся я в каюте на койке, когда уже пароход шел на всех парах. День был превосходный. Волга сияла солнцем. Воздух был чистый, свежий и целительной струей лился в грудь. Я начинал было уже подумывать о том, какие, должно быть, глубокие страдальцы все эти люди, - но, к моему несчастию, и тут, на пароходе, то там, то сям я продолжал встречать кое-какие слова и речи, напоминавшие всё о том же кошмаре.

- Ежели бы мне сто-то рублей, как вот вы ежемесячно получаете, говорит какой-то священник какому-то чиновнику, - я бы бога благодарил... Ни минуты бы не остался в духовном звании...

Чиновник возразил на это, что сто рублей вовсе не сладки, что за них надо переделать тьму таких дел, в которых сам черт сломит ногу...

- А у вас что? - прибавил он. - Появился червь, пошел поп, отслужил молебен, мужики его угостили, денег дали, - чего ему? лежи да спи... А тут сиди, усчитывай там кого-нибудь...

- Червь! - воскликнул священник, - рубль серебром вы за него получили, прекрасно; а позвольте узнать, стоит ли этот рубль того огорчения, которое он несет вам в душу?.. Да, я рубль этот получу, принесу домой и могу лечь спать, но засну ли? вот что!

- Отслужил молебен, - рубль взял, да и спи, вот и все!.. - твердил чиновник.

Ложь и вранье до такой степени мне опротивели, что я бог знает что бы дал в эту минуту, если бы мне пришлось увидеть что-нибудь настоящее, без подкраски и без фиглярства; какого-нибудь старинного станового, верного искреннему призванию своему бросаться и обдирать каналий, какого-нибудь подлинного шарлатана, полагающего, что с дураков следует сдирать рубли за заговоры от червей, словом, какое-нибудь подлинное невежество, - лишь бы оно само считало себя справедливым... Я ушел с верхней палубы вниз, где сидел народ все больше серый, черный даже, и скоро увидел, что желания мои могут быть удовлетворены весьма щедро.

Чтобы отдохнуть и дать отдохнуть читателю, я приведу здесь кое-что из слышанного мною в толпе, тем более что со временем это слышанное мне очень пригодилось.

Я вошел в толпу и остановился где пришлось.

- Вот как перед истинным богом! - крестясь и снимая шапку, говорил мещанин двум девушкам, тоже мещанкам, ехавшим со старушкой матерью. Умереть на месте, ежели вру хоть на волос!..

- Вот чудеса-то! - воскликнули девушки, как, должно быть, восклицают, когда действительно случаются какиенибудь чудеса. - И где же это было?

- Околеть на месте: в Казани было!.. Видите, как: я, деверь, кума, золовка, шурин, - все мы ходили вместе туда. Приходим - а он ест ее!..

- Кошку? - привскокнув, воскликнули девицы.

- Ее-с! Живую кошку, как перед истинным Христом моим! - воротит шкуру с затылку и питается ее кровию...

Так и на афише было сказано. За вход двадцать пять копеек взяли...

- Ну уж это удивление! - сказала мать девушек. - Именно удивление! У нас бы, - в нашем городе, по три рубли платили бы, ей-ей... Ну и что же?.. - как бы растерявшись от разнообразия и силы этого впечатления, продолжала она. - Как же он... Я думаю, ведь его не допустят к святому причастию после этого злодейства?

- С дозволения начальства! - сказал мещанин с покорностию в голосе.

- Что ж такое, что начальство дозволяет, - вмешалась одна из девушек: он сам должен отвечать на том свете...

Нешто можно есть кошек? Глядеть-то на это и то грех перед богом.

Это было сказано с такой энергией и убеждением, что мещанин не пытался возражать и в раздумье сказал:

- Так-то так...

- Отчего же смотреть-то? смотреть-то не грех, я думаю? - попробовала было вставить мать.

- Что смотреть, что есть - все одно! - сказала дочь решительно. - Не платили бы ему денег, небось не ел бы...

- Мату-ушка-а! - перебил эту негодующую речь какой-то старик, сидевший на полу. - Не платили бы, не ел бы и сам бы с голоду помер! Начальство и это дозволяет, да что хорошего!.. Ведь и ему есть-пить надо! Родная! Он бы, может, говядинки-то и охотнее бы поел, чем кошку-то, да нету ее... Чай, и самому не сладко...

- Это верно! - оправившись, вставил мещанин: - потому он из дворовых людей господ Елистратовых, а уж это через великую бедность за иностранца объявился...

- Бедна-асть! бедность, матушка, кошек-то ест, она и виновата, она и перед богом ответит!..

Девушка даже вспыхнула, так подействовала на нее речь старика, вдруг осветившая совершенно новым светом все ее с таким искренним убеждением высказанные соображения...

Давно уже я не видал такой искренности, и теперь мне стало немного повеселей на душе.

- Да, - со вздохом произнес кто-то, продолжая разговор в стороне. Тоже трудновато наживать эту проклятую деньгу!..

- И-и-и трудно!.. - тотчас же последовал ответ. - Кого деньги полюбят сами к тому идут, а уж кого не полюбят, ну - уж тут, брат!

- Тут, брат, лучше человеку лечь да помереть! - сказал отставной солдат.

- Первое дело!..

- Нет! - весело проговорил молоденький купчик. - Нет, что-то, я гляжу, мало охотников помирать-то из-за этого!.. Вишь вон, кошек едят...

Смех.

- А не это, - продолжал купчик, - так и так как-нибудь, своим судом с ними справляются...

Говоря эти слова, он поглядывал на толстого угрюмого купца в лисьей рваной шубе, сидевшего поодаль. Купец как будто понимал, что в этих словах есть для него что-то очень неприятное, и отворачивался в сторону.

- Вот у моего одного приятеля, - продолжал купчик, очевидно намекая на этого же купца, - тоже денег долго не было, тоже они его не любили, а потом вдруг совершенно сделались в него как влюблены... Откуда что взялось!..

- Ну-ну-ну!.. - сказал купец, отодвигаясь. - Очень влюблены!.. Глотка-то больно широка у тебя!..