Аркадий Белинков - Сдача и гибель советского интеллигента, Юрий Олеша

Но миф снижен пародией:

"И стащил его брат Андрей с высоты, схватил за штаны на животе жменей. Так он и швырнул его милиционеру.

- В ГПУ! - сказал он".

Библейское "Ад" снижено бытовым синонимом "ГПУ".

Все это построения эпоса, мифа. Все это нужно для предельного противопоставления явлений: самое страшное воплощение власти и самый слабый ее подданный.

В роман вводятся мотивы легенд, эпосов, бродячих сюжетов. Писатель повторяет ситуацию многочисленных сказаний, уподобляя своего героя дьяволу. "Гость удалился... и тотчас же будто обнаружилось, что портвейн во всех бутылках, стоявших на пиршественном столе, превратился в воду". Это очень близко к эпизоду из "Фауста" ("Погреб Ауэрбаха в Лейпциге", "Фауст"), но как снижен бес! Это не поражающий воображение бес легенд и трагедий, яркая личность! Куда там, это - так, хромой бес Гевары, Лесажа, сологубовский мелкий бес...

Роман аллегоричен, многозначителен. В нем все время одно уподобляется другому, но в уменьшенном или увеличенном виде. Бытовой факт лишь метонимия истории и социологии. Кавалерова выгнали из дома Бабичева. Можете быть уверены, что через несколько страниц это будет возведено в высокий социальный чин. Проходит несколько страниц. Читаем: "Вас выгнали?.. Вы расплату за себя можете соединить с расплатой за эпоху..."

"... не столкновение людей, а столкновение идей"1 видит писатель в своем произведении.

1 Ю. Олеша. Заговор чувств. Пьеса в 7-ми картинах. М., 1930, с. 11. (В этом издании напечатаны только статьи о пьесе. Текста пьесы в нем нет.) Ю. Олеша говорит об инсценировке "Зависти" ("Заговор чувств"), но это не имеет значения, потому что по этой части пьеса не разошлась с романом.

Обобщенность, типизированность, абстрактность, мифологичность романа вызваны тем, что в нем происходит ничем не омраченное столкновение идей.

"Великий кондитер, колбасник и повар" Андрей Петрович Бабичев не удовлетворил современников в качестве образца.

Еще решительнее был отвергнут Николай Кавалеров, поэт.

И тогда оказалось, что в романе нет главного: борьбы положительного и отрицательного героев и победы положительного.

Роман получился сложней, значительней и противоречивей, чем, по-видимому, думал сам автор. Это произошло из-за несколько необычного (по крайней мере для той литературы, в которой существовал Олеша) обстоятельства: из-за того, что писатель надеялся, будто ему не придется решать, кто положительный, а кто отрицательный герой. Но как только рукопись стала книгой, то есть как только судьбу ее перестал решать автор, а стали решать другие люди, оказалось, что самое главное - это именно спор о том, кто хороший и кто плохой, и что спор должен быть решен победой хорошего. В социологической теореме, которую время задало писателю, требовалось доказать, что один герой (Кавалеров) плох, а другой - (Бабичев) хорош.

Но тогда еще Олеша не мог просто взять и доказать. (Он еще был молод.) А вместе с тем если бы он так сделал, то спор разрешился бы с такой простотой, что было бы даже непонятно, почему он возник.

Но спор был, и время задавало писателю теоремку, и требовалось доказать, и всему этому не следует удивляться, потому что в романе Николай Кавалеров и Андрей Бабичев изображены не только как представители и даже не только как типы, а куда менее академично: им поручено ответить на важнейший вопрос: кто "хороший" и кто "плохой" сын века.

Юрий Олеша написал противоречивую книгу. Герой, который обязан быть положительным, вызывает отвращение у читателей, а герой, которому симпатизирует автор, не имеет права нравиться.

А что думает обо всем этом автор, трудно сказать.

Создается впечатление, что его мучают неразрешимые противоречия.

Эту неразрешимость писатель создает сам.

Противоречие книги возникает из-за того, что автор не решил, кто из его героев прав.

Он решил лишь, кто ему больше нравится и кого (в эти годы) следует защищать.

Юрий Олеша защищает поэта.

Поэта он защищает самоотверженно. Он прикрывает его своим телом. "...Кавалеров смотрел на мир моими глазами", - заявляет автор. Он говорит тоном, не вызывающим сомнений и двусмысленных толкований.

Критики и читатели дружно и обрадованно навалились на Олешу за Кавалерова. Они навалились на автора не потому, что Кавалеров отрицательный, а потому что сообразили, что автор выдает его за положительного.

Автор выдает его за положительного.

Спор о хорошем и плохом, о положительном или отрицательном герое Олеша вывел за пределы романа. Он продолжил спор в одном из самых ответственных своих произведений: в речи на Первом Всесоюзном съезде писателей.

"Мне говорили, что в Кавалерове есть много моего, что этот тип является автобиографичес-ким, что Кавалеров - это я сам.

Да, Кавалеров смотрел на мир моими глазами. Краски, цвета, образы, сравнения, метафоры и умозаключения Кавалерова принадлежали мне. И это были наиболее свежие, наиболее яркие краски, которые я видел. Многие из них пришли из детства, были вынуты из самого заветного уголка, из ящика неповторимых наблюдений.

Как художник проявил я в Кавалерове наиболее чистую силу, силу первой вещи, силу пересказа первых впечатлений. И тут сказали, что Кавалеров пошляк и ничтожество. Зная, что в Кавалерове много есть моего личного, я принял на себя это обвинение в ничтожестве и пошлости, и оно меня потрясло.

Я не поверил и притаился. Я не поверил, что человек со свежим вниманием и умением видеть мир по-своему может быть пошляком и ничтожеством. Я сказал себе - значит, все это умение, все это твое собственное, все то, что ты сам считаешь силой, есть ничтожество и пошлость. Так ли это? Мне хотелось верить, что товарищи, критиковавшие меня (это были критики-коммунисты), правы, и я им верил. Я стал думать, что то, что мне казалось сокровищем, есть на самом деле нищета"1.

Так думает писатель, который, как многие интеллигентные люди, думает о себе сдержанно, но хорошо.

Прошло семь месяцев двадцать пять дней, а Юрий Олеша все еще не отступился от своих слов!

В беседе с начинающими писателями он прямо так и заявил:

".. .Я уже сказал, что в Кавалерове какие-то автобиографические черты. Какие-то черты в нем мои"2.

Правда, это сказано в устной беседе. В беседе, которая стала статьей3, об этом не говорится ни слова.

1 Первый Всесоюзный съезд советских писателей. Стенографический отчет. М., 1934, с. 235.

2 Беседа Ю. К. Олеши с начинающими писателями. Стенограмма, 16 апреля 1935 года.

3 Юрий Олеша. Беседа с читателями. - "Литературный критик", 1935, № 12.

Вскоре после этого обстоятельства сложились так, что писателю нестерпимо захотелось поверить, что товарищи, критиковавшие его (это были критики-коммунисты), правы, и он им поверил. Он решил, что Кавалеров пошляк и ничтожество.