Андрей Варламов - Цепная реакция

Чума отлетел под ноги подельников, мгновенно, впрочем, поднялся, однако коварный хозяин времени зря не терял: сунув руку за боковую стенку стола, извлек спрятанный за ней никелированный "ТТ", незамедлительно грохнувший оглушительными выстрелами...

Дернулся, потерянно схватившись за грудь, Весло; завыл Чума - ему пуля угодила в руку; почувствовав, как упруго обожгло висок, Витек в следующее мгновение, пригнувшись, выскользнул в прихожую.

Далее все происходило как в тумане...

Едва не сбив с ног выскочившего из соседней комнаты Антона, они скопом выбежали из квартиры; понеслись под ногами ступеньки лестницы, ведущей к выходу из подъезда, где прохаживалась, блаженно щурясь под солнышком и чаруя прохожих стройными, загорелыми ножками, едва прикрытыми легким платьицем, стоявшая на "атасе" Ольга.

Не сговариваясь, попрыгали в машины. Антон и его ничего не понимающая сестрица уехали на своей; Витек, Чума и Весло покатили куда глаза глядят.

Витек косился на сидевшего рядом Весло, чье смуглое лицо на глазах приобретало мучнистый оттенок, а лоб покрылся крупными каплями пота.

Пуля прошила его грудь навылет, он терял кровь, уже обильно расползавшуюся на чехле сиденья, а поскуливавший на заднем сиденье Чума, обнажившись до пояса и свирепо разглядывая сине-багровые округлые раны входных и выходных отверстий на бицепсе левой руки, чувствовалось, обретал способность вновь принять на себя командование.

- Рули в Люблино! - сквозь стиснутые от боли зубы приказал он Витьку. Лепила там у меня... Аптекарь, мать его так...

- Быстрее... - прохрипел Весло и в следующее мгновение, уронив голову на грудь, замолчал.

Перегнувшись через сиденье, Чума охватил ладонью его шею. Скривившись, проговорил на выдохе:

- Кончился, дуралей...

Остановились возле пустыря, выволокли из машины убитого соратника, обыскали; забрав ключи и бумажник, отволокли тело в кусты.

Для верности Чума перерезал покойнику горло. Свое действие прокомментировал так:

- Тяжело расставаться со старыми товарищами, но уж коли такая судьба надо гуманно, чтоб, если очнется ненароком, не мучился... Мы же люди...

Подъехав по указанному адресу в Люблино, Витек выключил движок, глядя, как Чума, бережно прижимая к туловищу простреленную конечность, покачиваясь, бредет к подъезду, где жил известный ему врач.

Вернулся через час - взвинченно веселый, явно под действием наркотика. Приказал:

- Домой меня вези, на Красносельскую...

По пути отрывисто наставлял:

- Теперь ты - на месте Весла, понял? Сиди в хате, нос не высовывай, обмозгуем с Крученым, как и чего, тебе сообщу... Салон отмой, чехлы - в помойку. Но не у дома, хотя бы за квартал отъедь... Пистолет давай...

Витек протянул бандиту так и не пригодившийся, слава Богу, "Макаров".

- Э-э! - крякнул Чума изумленно. - А мелкашка где?

- В смысле?

- Ну та, что у Весла была?..

- Откуда мне знать?

- Там оставили... - Чума досадливо закусил губу. - Весло выронил! Точняк выронил!

- И чего? - испуганно обернулся к нему Витек.

- Там номер не запилили... Ладно. Авось пронесет!

Витек почувствовал холодок в груди. Это "авось" означало одно: если пистолет идентифицирует приехавшая на место неудачного преступления милиция, то в тлеющие угли ведущегося следствия полетит новое сухое поленце, взвив россыпь искр прибавившегося у сыщиков энтузиазма...

На Красносельской Чума жил в основательном, послевоенной постройки доме.

Квартира, куда он пригласил подняться Витька, оказалась снабженной двумя входными дверьми из толстенной стали, а в металлической раме проема тускло горела контрольная красненькая лампочка сигнализации: Чума тоже боялся разбойников.

- Вот тут и обитаю, - сказал Чума, подталкивая компаньона в гостиную, заставленную дорогой, но разномастной пыльной мебелью, напрочь лишенной какого-либо ухода.

На зеркальной полировке обеденного стола в пивных лужах валялись порожние бутылки и селедочные головы, из переполненных окурками хрустальных пепельниц несло прогорклым табачным смрадом. Смятые серые простыни и скрученное винтом одеяло свисали с пухлого кожаного дивана на затоптанный грязными каблуками ковер.

Обнаженные дамы, населявшие многочисленные живописные полотна, теснившиеся на обтянутых гобеленами стенах, недоуменно взирали на убожество бандитского быта.

- Ну, пить будем? - доставая из секретера коньяк, спросил Чума. Помянем Весло, полагается...

- Стремный сегодня день, - отрицательно покачал головой Витек. - Вдруг менты зацепят... А на тачке номера шальные... Не, поеду к себе на хату, там нервы уйму.

- Ну, твое право... - Чума глотнул коньяк из горлышка. Сморщившись, ощупал простреленный бицепс руки, просунутой в петлю надетой на шею подвязки. Подытожил: - Завтра едем к Крученому. Про то, что пушку посеяли, молчи! И без того лютовать станет... Долю твою всерьез обсудим, коли вместо Весла впрягаешься... - Он вытащил из-за пояса пистолеты, положил их на стол. Прибавил сокрушенно: - Вот тебе и наводочка... Напоролись, как овцы в загоне на вилы... Верткий фрайерок попался, удалой. А ты, Витюха, того... - Сузил презрительно глаза. - Сразу в бега... Как таракан ошпаренный.

Витек указал на красный рубец, оставленный пулей на виске. Произнес запальчиво:

- Меня как хлыстом... Сразу в сторону повело... Думал, в черепушку свинец ввинтился!

- Все еще впереди! - многозначительно пообещал Чума, вновь отхлебнув коньяк. - В сторону его повело... А в какую? На срочный свал, к калитке...

Витек, уже собиравшийся уходить, передумал. Присел за стол, отрешенно воспринимая язвительные нарекания, склонность к которым с новой силой вспыхнула в оправлявшемся от потрясений тяжкого дня шефе. Взял со стола "Макаров". Механически передернул затвор.

- Э-э! - заполошно вскинулся на взведенный курок Чума. - Не шали, лапоть!

Тупая пуля "Макарова", обладающая при выстреле с близкого расстояния таранной ударной силой, попав ему в лоб, повалила на пол вместе со стулом.

Витек, нагнувшись, с брезгливым и зачарованным вниманием смотрел, как медленно и удивленно гаснут, застывая в беспомощном негодовании, желтые, подергивающиеся остекленелой поволокой, беспощадные глаза упыря.

Смутный план завладеть сколь-нибудь значительной суммой воровских денег, подобравшись к ним поближе, ничуть не противоречил, как ныне казалось Витьку, его заветному желанию одновременного избавления от диктатуры кровавого изверга, будущего своего погубителя, которого с недавней поры он ненавидел беззаветно и люто.

Он убил нелюдя, перед которым поневоле юлил и пресмыкался, выгадывая подходящий момент исполнения этого тайного желания, потому что внезапно и озаренно уяснил: лучшего момента, возможно, не будет, и в путаной логике такого поступка присутствовал и издевательский тон считавшего его за придурка бандита, и протухшее роскошество его логова, и доступный пистолет, и уверенность в неотвратимом конце банды, и сторожевой огонек сигнализации, указывающий, что в квартире есть ценности, и, конечно же, устремление к вожделенной свободе захваченного в плен и униженного раба...