Сергей Аксаков - Том 5. Записки ружейного охотника

Материк (реки или пруда) – самое глубокое место, стрежень.

Межень – средний уровень воды в реке.

Мокредина – лужа, болотце.

Наклестка (нахлестка) – перекладина, поперечный брус.

Наточить – нацедить, насыпать.

Нарыск – след лисы.

Недотка – бредень из редкой и грубой ткани.

Нестомчивость – неутомимость.

Осистый (остистый) – от слова ость, или ось, означающего длинный волос меха или щетинистый усик на оболочке каждого зерна колосовых растений.

Остаметь – остолбенеть.

Отава (атава) – трава, выросшая в тот же год на месте скошенной.

Отруб – поперечник, поперечное сечение.

Отъемник – большой, отдельно стоящий лес.

Пал – выжигание старой и сухой травы на лугах, применявшееся при примитивных формах земледелия для увеличения плодородности земли.

Папороток – малое крылышко, то есть второй сустав птичьего крыла.

Паточина – болотный родник.

Перебраться – перелинять.

Подлинь – линяющая птица, теряющая способность летать.

Подозреть (подозрить) – высмотреть, подстеречь.

Половой – палевый, белесовато-желтый.

Помешаться – здесь: переменить масть, цвет оперения.

Поречина (поречня, порешина) – пушной водяной зверек, норка.

Поршок (от порхать) – неоперившийся птенец.

Поскачь – походка, побежка.

Поставушка – приспособление для ловли мелких зверьков.

Пружок – силок для ловли птиц.

Пупавка – полевое сорное растение.

Раст – пора дозреванья плодов, ягод; пора быстрого роста зелени, хлеба.

Роспуски – повозка для клади.

Свилеватый (от свить, свивать) – извилистый, косослойный (о дереве).

Севкая (дробь) – рассыпная, мелкая.

Скопа – хищная птица. По мнению В. И. Даля, от ее названия происходит название копчик.

Скучить – ныть, скулить.

Слеток – молодая птица, ставшая уже летать из гнезда.

Сорокоуша – мерная бочка в сорок ведер.

Стомчивость – ср. нестомчивость.

Сторожок (в ловушках) – приспособление, задерживающее действие капкана или ловушки.

Сувой – сугроб.

Сырт – возвышенность, разделяющая истоки двух рек, водораздел,

Терпуг – небольшой брусок из стали с насечкой, служащий напильником.

Толока – вытоптанное место.

Тюбеневка (тебеневка) – зимняя пастьба.

Увал – крутой склон, возвышенный берег реки.

Ухвостье – мякина, сор, пустые и легкие зерна.

Хлупь (хлуп) – кончик крестца у птицы.

Черностоп – осенние холода без снега.

Чивый – щедрый, в данных случаях обильно произрастающий.

Шуста – мох, которым обрастают пни деревьев.

Пятый том Собрания сочинений включает в себя охотничьи произведения С. Т. Аксакова. Помимо «Записок ружейного охотника Оренбургской губернии» и «Рассказов и воспоминаний охотника о разных охотах» в этот том вошли и некоторые статьи об охоте.

В отсылках автора на страницы его предшествующих произведений, кроме случаев специально оговоренных, приводятся соответствующие страницы настоящего издания.

Имена, обозначенные в тексте инициалами, в бесспорных случаях расшифрованы.

Записки ружейного охотника Оренбургской губернии *

Успех рыболовных записок побудил Аксакова написать новый цикл, на этот раз охотничий.

О значении охотничьего ружья в своей жизни Аксаков свидетельствует в «Детских годах Багрова-внука». Там рассказывается о том, с каким волнением и радостью одерживал свои первые охотничьи победы Сережа Багров. «Я и в ребячестве был уже в душе охотник», – говорит Багров-Аксаков. В последующие двадцать – тридцать лет не было занятия, которому бы Аксаков предавался с большим самозабвением, чем охота. 21 июня 1848 года он писал Гоголю: «Два года тому назад провел я зиму в деревне и, между прочим, написал книжку под названием «Записки об уженье», которую к вам и посылаю. Она невелика, вы прочтете ее на досуге. Я писал ее с большим наслаждением. Воспоминание прошедшего освежало и оживляло меня. Если бог исполнит мое желание и я проведу эту зиму в деревне, то начну писать другую книжку: «Об охоте с ружьем». С двенадцатилетнего возраста до тридцатилетнего я был предан этой охоте страстно, безумно. Я уже написал «Прилет птицы весною» и думаю, что даже не охотник может прочесть с удовольствием этот отрывок».

Работа над «Записками ружейного охотника» была начата в 1849 г. В декабре того же года Аксаков писал своему сыну Ивану: «С удовольствием воображаю, как я стану читать тебе мои записки. Хотя я не всем доволен, но убежден, что в них много достоинства: для охотника с душою, натуралиста и литератора. Я постоянно удерживаю себя, чтоб не увлекаться в описании природы и посторонних для охоты предметов, но Константин и Вера сильно уговаривают, чтоб я дал себе волю: твой голос решит это дело. Боюсь как огня стариковской болтливости, которая как раз подумает, что все ей известное никому не известно и интересно для всех» (ИРЛИ, ф. 3, д. № 13, л. 55; ср. «Русскую мысль», 1915, кн. VIII, стр. 123, где это письмо напечатано с существенной ошибкой).

В высшей степени требовательно, придирчиво относился Аксаков к каждой новой главе своей книги, и ничьи отзывы не могли поколебать этой его позиции. «Я написал «Гуся» и «Лебедя», – сообщает он сыну Ивану, – Гоголь и то и другое очень хвалит, но я недоволен; впрочем, я надеюсь исправить» («Литературное наследство», 1952, т. 58, стр. 723). «Я не могу найти приличного тона, не могу с точностью назначить себе границы; все, что я написал до сих пор, мне не нравится», – отмечает он в другом письме к сыну (там же, стр. 728). Из рукописей «Записок ружейного охотника» сохранился лишь неполный текст, весьма близкий к тексту печатному (Л. Б., ф. Аксакова, IV/2), не позволяющий уяснить весь процесс работы писателя над этим произведением. Но в том же архивохранилище имеются еще две небольшие записные книжки Аксакова. Одна из них называется «Описание разной дичи в наших местах» (Л. Б., ГАИС III, V/2a) и содержит короткие характеристики ряда птиц (болотного кулика, кроншнепа, дупельшнепа и т. д.); другая озаглавлена «Заяц» (Л. Б., ГАИС III, V/4) и заключает в себе столь же короткие, черновые, предварительные «портретные» зарисовки зайца, белки, журавля. Обе записные книжки Аксакова – значительно более давнего происхождения, чем упомянутая выше рукопись «Записок ружейного охотника», но, сопоставляя эти беглые черновые записи с соответствующими разделами окончательного текста охотничьих записок Аксакова, можно получить наглядное представление о том, какую серьезную эволюцию претерпел первоначальный замысел писателя.

У нас есть основание судить не только о тщательности работы Аксакова над «Записками ружейного охотника», но и о направлении этой работы, В соответствии со своими эстетическими принципами Аксаков добивался, чтобы его охотничьи рассказы отличались максимальной простотой и непосредственностью. Никакого умиления перед величием и красотой природы! Никаких вычур, красивостей, экзотики, ложной патетики! Спокойная и неторопливая манера повествования, максимальная экономия изобразительных средств – именно в этом направлении неутомимо перерабатывал главы своей книги Аксаков. Когда Иван Аксаков написал отцу, что, по его мнению, глава «Лебедь» должна получиться «особенно хорошо», что она должна быть написана «как можно проще» и что между прочим его описания нравятся «потому, что в них простота выражений без лиризма доводит производимое впечатление до лиризма», С. Т. Аксаков отвечал сыну: «Совершенно ты прав, мой милый Иван, насчет описания лебедя; именно потому-то я и недоволен собою, хотя и Гоголь, и Вера, и Константин очень хвалят» («Литературное наследство», 1952, т. 58, стр. 723–724).