Александр Вельтман - Романы

– Да разольется благополучие на твоем доме и на потомстве твоем, высокородный Зигмунд! И тебя, Торальда, прекраснейшая из всех, тем же приветствую!

– Какие новости, Рафн? возьми этот бокал, пей и рассказывай.

– Время идет не к лучшему, товары вздорожали, торг упал; но много ценных мехов привез я тебе, высокородный Зигмунд, из Рейсландии.

– Что там делается?

– Доброго мало! Союзник ваш Вальдимир в плену у Свейского Конунга.

– Как? – вскричали в один голос Зигмунд и Оккэ.

– Вот как случилось это, – продолжал Рафн. – Между братьями Вальдимиром и Яриплугом возгорелась вражда за наследство после третьего брата Олофа; с Яриплугом соединился Рогвольд Плоксландский. Вальдимир ехал звать тебя и Олофа Тригвазона на помощь; но чрез Зунд нет проезда; Стирбиерн, племянник Эрика, обманул дядю, сказав ему, что он будет преследовать только Викингов; вместо того он грабит и пленит всех проезжих. Кажется, что Эрик сам на себя дал ему в руки меч.

– Конунг Валдимар в плену у Эрика!.. Его должно выручить или выкупить! – вскричал Зигмунд. – Яриплуг, соединившись с Рогвольдом, может соединиться и с Эриком… тогда ему будет легко покорить море и нашу независимость!

– Но ты один ничего не сделаешь Эрику, – сказал Рафн.

– Здесь кроме недруга есть враг Эрика! – произнес гордо Оккэ.

– Кланяюсь высокородному Оккэ! – сказал Рафн.

– Ты, Рафн, почему знаешь меня? – спросил Оккэ.

– Молвою земля полнится. Я только что из Упсалы; там узнал я две новости: одну ту, которую никто, кроме меня, не ведает, что Конунг Вальдимир привезен пленный; другую ту, что Оккэ изгнан Эриком из Свитиода за свою пламенную, истинно рыцарскую любовь к Мальфриде. Говорят также, что для посвящения Мальфриды в Блотады готовится великое торжество.

– Зигмунд, не медли для дружбы! – вскричал Оккэ.

– Но, высокородный рыцарь, тут силою ничего не успеешь; на Эрике крепки латы, а у городов его крепки стены. Мой совет таков: где сила не берет, так берет хитрость.

– Постыдное средство! – вскричал Зигмунд.

– Точно такое же, как твои могучие плечи и твой меч Зигмунд, – сказал Рафн. – У кого нет рогов и клыков, тому дана уловка. Надо же как-нибудь сохранить равновесие между силой и бессилием. – Должно поспешнее уведомить Олофа Тригвазона; ему Гардарикия как отчизна мила, а Владимир друг. Эта новость огорчит его, он верный помощник наш. Оккэ, в Упсале теперь две жертвы: Мальфрида и Владимир; их должно выручить.

– Рафн говорит правду, Зигмунд, – сказал Оккэ. – На море ты второй Грим; но на твердой земле Эрику ничего не сделаем. Ни силой, ни добрым словом не взять нам Владимира и Мальфриды.

– Употребляйте вы какое хотите средство, я только вам помощник, где извлекается меч по звуку рога, – отвечал Зигмунд и призванному Ярлу отдал приказ вооружить сто пять десятивёсельных шнеков.

– Зигмунд, ты опять оставляешь меня! – произнесла печально Торальда.

Зигмунд обнял жену свою.

Между тем Оккэ и Рафн переговорили между собою.

– Зигмунд! – сказал Оккэ. – Вели передовым твоим судам идти под флагом купеческим в Упсалу вслед за судном Рафна; а ты с остальными следуй за нами двумя днями позже. Проходи Зунд под мирным флагом, известив Свеев, что идешь на службу в Гардарикию, в наймы к воюющим Конунгам Русским.

– Делайте что хотите, а я помощник вам там, где нужен меч! – повторил Зигмунд и приказал наполнить опорожненные куфы и подать другие бокалы.

– Зигмунд, ты опять оставляешь меня! – повторила сквозь слезы Торальда.

Не отвечая ни слова, Зигмунд поцеловал слезу Торальды.

Когда сказали Эрику, что взяты в плен три корабля, принадлежащие Русским Викингам, и между пленными есть муж высокой породы, который не хочет сказать своего имени никому, кроме Конунга, – в то время Эрик был огорчен слезами и просьбою дочери своей посвятить ее в Блотады. Ничто не занимало его, и он приказал заключить пленника в северную башню своего замка.

Прошло несколько уже дней, во время которых Владимир, под мрачным сводом башни, один с глубокою своей думой, сидел подле разжелезенного окна и внимательно смотрел на пучину вод. Отдаление казалось так спокойно, так близко к небу; а под стопами башни волны кипели, рвались, разбивались о граниты. В отдалении солнце, луна и звезды отражались, как на неподвижном стекле; а под стопами лики их мерцали беспокойно, лучи дробились, рассыпались по поверхности вод. В отдалении корабль плыл так гордо, раскинув как лебедь крылья свои; казалось, что ветры ласковы к нему, а волны обняли его дружескими объятиями; но под стопами бьются уже о гранит остатки снастей и крепких ребр гордого корабля.

Когда согласие на просьбу дочери утишило горесть Эрика, он велел призвать к себе Владимира.

Величественная наружность его удивила Эрика.

– Спросите его, на каком языке может отвечать он на вопросы мои? – сказал Эрик, обратись к окружающим.

– На твоем, Конунг, – отвечал Владимир на Свейском языке.

– Кто ты, муж благородный? – спросил Эрик.

– Если б я был гость твой, тебе бы нужно было знать мое имя; но знать имя пленника нет пользы; спроси лучше, какой выкуп дам я за себя.

– Ты кладешь сам на себя дорогую цену.

– Потому что ты продаешь чужой товар и не знаешь ему цены.

– За дар свободы я хочу знать – кто ты?

– Если б ты купил мою свободу на поле битвы, ты знал бы ей цену и, может быть, не был бы так щедр; но я неправого полону не признаю; тебе нечем меня дарить; возьми, если хочешь, выкуп, а до имени моего тебе нет нужды.

– Но если я узнаю имя твое? – произнес Эрик, улыбаясь.

Владимир взглянул на него с удивлением.

– Не знаю, кто бы тебе сказал его.

Эрик приказал всем удалиться и продолжал:

– Садись, я знаю, кто ты; гордость твоя не допускает соединить имя Зигмунда Фэрейского с словом пленник; но ты теперь гость мой, садись!

– Гость нежданный, и не Зигмунд, а Владимир Князь Великого Новгорода.

– Владимир! – вскричал Эрик, – Вот странный случай! но для чего Владимиру разъезжать по морям, подобно Викингам?

– Я тебе расскажу причину, Эрик; я не с товарами ехал и не наниматься в службу, – отвечал Владимир.

Эрик велел подать золотые бокалы и вина. Из тронной залы перешел он с гостем в рыцарскую Биор-залу, названную в честь Биор-залы бримера; сели подле круглого стола, налили кубки, и Владимир рассказал причину поездки своей к Олофу Тригвазону.

– Если б я знал твой нрав, Эрик, я бы не минул сам твоих тихих заводей, – прибавил он.

Эрик предложил ему дружбу, братство, корабль для поездки в Нориге и обещал хранить в тайне имя его; но просил пробыть у него в Упсале юбилей в честь Инге-Фрея.

Владимир согласился.

Это празднество совершалось чрез каждые семь лет в воспоминание Инге-Фрея, внука Одинова, построившего в Упсале, в 220 году, храм по образцу Азгардского храма, коего описание сохранил Платон.