Макар Последович - С тобою рядом

- Не реви! - закричала на нее Полина Федоровна. - И скорей пошевеливайся, или мы опоздаем на поезд.

Девочки подбежали к отцу, прижались к нему. Надейка громко разрыдалась.

- Успокойся... не нужно, Надейка... Ну я же не умер! - повысил Корницкий голос.

Шофер выскочил из-за руля, взял у Полины Федоровны чемодан, поставил в машину.

- Ну, садитесь! - прикрикнула Полина Федоровна на дочерей.

Анечка торопливо поцеловала в щеку нагнувшегося отца и побежала к машине. Надейка пошла за Анечкой, увлекая за собой Корницкого. Около машины она повисла у отца на шее и долго целовала его лицо мокрыми от слез губами. Полина Федоровна, которая уже сидела в машине рядом с шофером, потянулась к Антону Софроновичу, но он отвернулся и отошел от машины.

Полина Федоровна поджала губы. Когда девочки сели в машину, она искоса оглянулась на молчаливых и настороженных людей, крикнула:

- Поехали, Костя!

Люди молча расступились. Зарокотал мотор. Из-под колес взвихрилась пыль. Машина тронулась и начала набирать скорость, подымая клубы пыли.

Корницкий медленно повернулся к толпе и увидел вопросительные и настороженные глаза Калиты, какую-то торжествующую улыбку на лице Ванды, перенял полный сочувствия взгляд Таисии.

Все молчали, и это молчание, особенно неподвижность людей принудили Корницкого взять себя в руки. На лице его появилась кривая усмешка, которая быстро превратилась в насмешливую гримасу.

- Вот и все... - промолвил он словно сам с собой.

Глаза его стали холодными, даже жестокими.

- Андрей Степанович!

Калита встрепенулся, сделал шаг вперед и остановился, выжидательно поглядывая на Корницкого.

- Скажите Симонихе, чтоб она сегодня же перебиралась с детьми в мою хату. Ясно?

- Ясно, - как эхо, повторил Калита.

- Дед Жоров!

- Я слушаю, Антон...

- Видел наше кладбище?.. Там похоронены солдаты, партизаны. Похоронены батька мой, мать...

Люди стали переглядываться. В их глазах Корницкий заметил удивление, даже страх.

- Завтра, дед Жоров, завезите туда материал. Кладбище надо огородить.

Дед Жоров смущенно пожал плечами. Оглянулся на людей, потом перевел вопросительный взгляд на председателя.

- Я не хочу, когда меня там похоронят, чтоб свиньи топтали мою могилу, - глядя деду Жорову в глаза, объяснил Корницкий.

Только теперь все понял и повеселел Калита.

- Ну, брат, и сказал же ты! Я уж думал, в уме ли наш председатель? Оно бывает, если какая блажь голову человеку задурит... Нет, пусть помирают наши враги. А мы с тобой горы перевернем! Вот только пускай все наши хлопцы с войны вернутся...

Драпеза не меньше, если не больше Калиты и Корницкого, ожидал возвращения с фронта людей. После победы над гитлеровской Германией начали приходить домой главным образом учителя и инженеры. Однако и массовая демобилизация из армии началась, когда была разгромлена Япония. "Теперь, думал Драпеза, - можно по-настоящему взяться за восстановление: строить фермы, осваивать посевные площади, ставить новые школы, переводить людей из землянок в хаты". Восстанавливать разрушенное и разграбленное оккупантами народное хозяйство помогала вся Советская страна. Союзное правительство отпустило республике огромные суммы денег. Эшелон за эшелоном шли с востока в Белоруссию строительные материалы: кирпич и цемент, стекло и гвозди, кровельное железо и шифер. Все это распределялось в Минске по областям, в областях по районам, а в районах по сельсоветам и колхозам.

Сотни посетителей являлись ежедневно в райцентр с просьбой отпустить им кредит на лес, стекло, гвозди. Утром председатель райисполкома Фома Гаврилович Кисель еле пробивался в свой кабинет через толпу мужчин, солдаток, вдов. Многих из них Кисель знал не только в лицо, а даже часто называл по имени. Начал он работу с секретаря сельсовета, далее секретарем райисполкома, а незадолго до войны и председателем. Эвакуировавшись на Урал, Кисель до освобождения Белоруссии руководил там в одном из районов конторой заготскота. Теперь он снова занял свою довоенную должность. Правда, она была уже не такая спокойная, как прежде. Люди тоже стали более беспокойные, чем раньше: требовательные, даже настырные. Один инвалид, рассмотрение заявления которого затянулось, пришел в кабинет Фомы Гавриловича со всей семьей - женой и четырьмя детьми - и сказал, что останется здесь дневать и ночевать, пока ему не помогут перебраться из землянки хоть в какую-нибудь хату. Напрасно его убеждал Фома Гаврилович пойти домой и ждать там решения дела:

- У нас, браток, по всей республике оккупанты четыреста тысяч хат сожгли. Их за один день не построишь. У меня в районе аж сорок тысяч человек таких, как ты. Что, если все вместе бросятся сюда с семьями?

- Я уже слышал от вас, товарищ Кисель, все это. Теперь я отсюда никуда не пойду!

- Не пойдешь, так пеняй тогда, браток, на самого себя. Я сейчас позвоню в милицию.

Он и в самом деле позвонил.

Вскоре явился в кабинет майор Шавков с двумя милиционерами. Шавков действовал быстро и решительно.

- Кто? - громко спросил он не то у Фомы Гавриловича, не то у инвалида. - А, это ты! Ясно. А ну, марш отсюда!

В эту минуту раскрылись двери, и в кабинет вошел Драпеза.

- Что здесь за спектакль, Фома? - строго спросил секретарь райкома у Киселя. - Как ты дошел до этого?

Драпезу, наверно, срочно вызвали по телефону или из райисполкома, или из милиции, и он захотел сам разобраться в том, что тут творится. Инвалид, увидав Драпезу, неожиданно живо поднялся с кресла, чтоб крикнуть бодро:

- Добрый день, товарищ комиссар!

- Садись, садись, Рокош, - кивнув головой в знак приветствия, все тем же строгим голосом промолвил Драпеза. - Снова развоевался? Забыл, что тут не огневой рубеж?

- Не забыл, товарищ комиссар!.. Эшелоны под откос было спускать легче... - Рокош недобро взглянул на Шавкова и закончил: - Пока этот суслик отсюда не выберется, я и слова больше не скажу...

- Осторожней, осторожней! - в бешенстве крикнул Шавков. - Оскорбляешь при исполнении служебных обязанностей...

- Видал я, как ты их исполняешь в пивном ларьке.

Рокош как стоял, тяжело покачиваясь на костылях, так вдруг круто повернулся и двинулся к дверям. За ним, словно по команде, пошла жена, за женой - дети. Шавков с помутневшими от злости глазами, попытался было перехватить Рокоша. Драпеза, однако, вовремя схватил его за рукав и рванул к себе.

- Не туда лезешь, Шавков! Разве можно так с людьми?

- А мне наплевать на таких! Ему в зубы я смотреть не собираюсь. Есть у нас кое-какой материальчик!

- Какой материальчик? - Карие глаза Драпезы сделались холодными и жестокими. - Про бой возле горы Высокой, где гитлеровцы перерезали Рокошу ноги из автомата? Либо про то, что наше правительство наградило его двумя орденами?.. Думай, что говоришь, товарищ Шавков!