Е. Хамар-Дабанов - Проделки на Кавказе

— Мне из провинции прислали деньги, чтобы по этому реестру я накупил женских уборов; вот вам деньги, возь­мите на себя труд комиссии.

Содержание реестра было: «Завтра в два часа пополуд­ни мне надо иметь свидание с известною вам особой, прошу одолжить ваши комнаты. Теперь меня вызовите, мне нужно - с вами переговорить».

Мадам Комплезанс объявила, что у нее все это есть, с радостью берет комиссию и просила Николашу войти в ее комнату взглянуть на вещи.

Николаша вышел из магазина и наедине передал ей все, что Елизавета Григорьевна ему сказала о плане для свидания. Дело решено.

Елизавета Григорьевна целый день пролежала, не ду­мала даже выезжать. На другое утро лекарство принесло пользу: она хорошо спала ночь, встала как встрепанная я послала карету за мадам Комплезанс, чтобы привезти ей корсет и несколько платьев на выбор для вечернего бала она еще сидела за чайным столом со своим благоверным супругом, когда официант пришел доложить, что карета воротилась, а мадам не приехала но причине болезни.

Трудно описать сокрушение Елизаветы Григорьевны. Пуфинька начал ее утешать, и решили, что в два часа они вместе поедут в магазин Комплезанс, где пуфинька выберет платье для жены. Вы спросите: зачем же его возить? Подумайте, так и узнаете, что расточительные жены, ще­голихи, всегда притворяются скупыми. Несмотря на то, мужья поварчивают о деньгах, кидаемых на туалет, а когда жене вздумается блеснуть своим бальным нарядом, она везет своего пуфиньку в модный магазин, и он должен выбрать сам платье. Мужья самолюбивы и любят видеть жен пышно наряженными. Поэтому их выбор всегда быва­ет щегольской; жена на другой день получает счет от мо­дистки, передает его мужу, который посмотрит на итог, почешет себе лоб и вынимает деньги.

В два часа Елизавета Григорьевна с пуфинькой входи­ла в магазин мадам Комплезанс. Подвязанная хозяйка, кашляя, извинялась, что не могла приехать. Спросила кор­сет: сказали есть, спросили бальные платья, их целую дю­жину вынесли. Пуфиньке позволено было выбрать; он не ударил лицом в грязь. Надо примерить выбранное платье. Елизавета Григорьевна пошла в комнаты мадам Компле­занс; и стали раздевать ее в премилой уборной, в которой, разумеется, находились и прекрасное трюмо и.» кушетка, и все нужное...

Сначала примерили корсет; в нем почти нечего было переделывать. Через полчаса будет готов. Как мила хоро­шенькая женщина, когда примеряет корсет! Без корсета же, сознаюсь, не всякая хороша, иную упаси судьба ви­деть! не захочешь глядеть и на истинно хорошеньких. Ре­шив одно, принялись за платье. В нем было более пере­делки, чем в корсете; а потому мадам Комплезанс пошла в магазин объявить зевавшему пуфиньке женино позволе­ние: взять экипаж и ехать куда ему угодно; но чтобы через два часа прислал обратно карету. Между тем Елизавета Григорьевна дождется, покуда платье поспеет. Сама же не может выйти, потому что раздета. Покорный муж посмот­рел на часы и обещал прислать карету через два часа.

Недели полторы спустя в этой же уборной Елизавета Григорьевна прощалась е Николашею. Ничего не было за­быто при этом случае; лились обеты взаимной вечной вер­ности и обещания писать друг к другу! Впрочем, тут нечего распространяться. Не раз случалось мне подсматривать в замочную щелку прощания этого рода и подслушивать та­кие обещания. Я убедился, чем притворнее они, тем смеш­нее, глупее и приторнее! Когда же в таких случаях проща­ющиеся истинно тронуты, тогда они не плачут, не пусто­словят, а глубоко, сильно чувствуют и — молчат.

Николаша совсем собрался ехать в полк и там подать в отставку. В присутствии семейства отслужили молебен с водосвятием. Бабка и мать чистосердечно плакали, благо­словляя Николашу. Петр Петрович воспользовался тем вре­менем взглянуть на часы — грустная дума волновала его... Он боялся опоздать в рыбный ряд и уже в тот день не до­стать лучших стерлядей. Наконец и до него дошла очередь благословить отъезжающего.

Драма кончена. Николаша несется по столбовой и вме­сто субреток в девичьих возится на станциях, пока смотри­тели, по своему обыкновению, с тысячью грубостей отка­зывают дать лошадей, стращая и всячески притесняя про­езжающего.

Да с кем же он возится?—спросите вы.

Разумеется, с ямскими кухарками.

II

Приезд на Кавказскую линию

And as far as mortal eye can compass sight,

The mou ntain howitzer, the broken road,

The bristling palisade, the fosse o`erflow`d,

The station`d bands, the never vacant watch,

The magazine in rocky durance stow`d,

The holster`d steed beneath the shed of thatch,

The ball-piled pyramid, the ever blazing match.

Byron

По общему выражению Кавказская линия , по военно-техническому — Кавказская кордонная линия есть протяже­ние от Черного моря до Каспийского, тянущееся сначала вверх по правому берегу Кубани, потом недлинною сухою границей,—и наконец по левым берегам рек Малки и Те­река.

По этой линии проложена большая почтовая дорога, почти круглый год безопасная. На противолежащих же бе­регах русскому нельзя и носа показать без прикрытия» не подвергаясь опасности быть схваченным в плен или убитым хищниками.

Впрочем, каждый год временно воспрещается ночная ез­да по большой дороге: такое время называется на линии тревогою и продолжается иногда недели две. Тревога со­стоит в следующем. Лазутчики (военные шпионы) уведом­ляют, что горцы в. таком-то числе собрались в известном месте и намерены вторгнуться в наши пределы: здесь де­лаются распоряжения для прикрытия пространства, грозимого прорывом, и принимаются меры предосторожности, пока начальник участка, который называется еще кордон­ным, не сосредоточит легкого отряда и не нападет внезапно на скопище. Меры предосторожности всегда одни и те же: всех казаков, служащих и не служащих, расположенных внутри линии, высылают в пограничные станицы. Эти по­следние запирают, т. е. жителей не выпускают из них на полевые работы, а скот выгоняют на пастбище, лишь когда нет тумана и солнце уже довольно высоко на небе; проез­жающих задерживают по ночам и рано утром.

Раннею весною, то есть в конце марта, по большой дороге, прилегающей к Кубани, катилась коляска, запря­жённая шестью изнуренными лошадьми. Сырой туман, па­давший влажной, едва заметной росой, не совсем еще рас­сеялся. Молодой человек, сидевший в коляске, курил труб­ку и гневно повторял ямщику: Пошел! Пошел же!», прибавляя к этому несколько известных национальных фраз.

Дорога эта стелется по крутому, возвышенному уберегу Кубани, так что, реки не видно. Вдали лежат безлюдные закубанские степи; на горизонте рисуются горы в вечной синеве. Мрачен их вид! Горы вдали наводят всегда уны­ние, взор не перекатывается по живописному разнообра­зию уступов, не наслаждается зрелищем очаровательных горных потоков, и воздух не навевает чувств доблести и отваги, которыми дышится в горах. Природа гор и жизнь их обитателей— все скрыто. Лишь горизонт заслонен мерт­выми, однообразными массами.