Е. Хамар-Дабанов - Проделки на Кавказе

— Это несносно! Нельзя играть, когда так надоедают!

— Что это значит, вы так кидаете карты? — воскликнул Грушницкий.— Я могу принять это за оскорбление.

— Принимайте как хотите, мне все равно!— отвечал игрок.—Мы с вами незнакомы.

— Знаете, что я могу вас заставить раскаиваться в этих словах?

— Пожалуйста, Грушницкий,—сказал Николаша,—не заводи ссор с моими гостями; они никак не думали тебя здесь встретить.

— Зачем же они меня оскорбляют?

«— Никто тебя не оскорбляет.

— Полно сердиться, Пустогородов!

Адъютант, по-видимому, всегда строптивый, не мог те­перь выйти из себя, потому что Николаша метал банк и, стало быть, отчего зависело позволить пристать к игре. Глаза Грушницкого со страстью устремлялись на деньги; в эту минуту он готов был многое перенести от банкомета.

Отставший игрок ходил по комнате, куря трубку. Груш­ницкий, обращаясь к нему, спросил:

— Вы не будете более играть?

— Нет.

Адъютант сел на его место, взял понтерки и просил Николашу позволить ему пристать к игре.

— Пожалуй,—отвечал с досадою Пустогородов,—но только не бью карты менее двадцати пяти червонцев и то чистыми деньгами.

Грушницкий вынул кошелек, отсчитал двадцать пять червонцев и поставил шестерку; она выиграла в сониках; он пустил ее на пароли... в нетерпении встал и стоя ждал, на какую сторону она ляжет. Шестерка опять выиграла. Он поставил семерку на пе и, в надежде, что сто пятьдесят червонцев присоединятся к его двадцати пяти, начал бесноваться, повторяя: «Вот сейчас выиграет!» Карты па­дали.., не было семерки. Грушницкий, ударяя кулаком по столу, бранил виновную. Тщетно Николаша представлял ему, что на столе стоят карты, идущие в пятьсот чер­вонцев; он ничему не внимал. Наконец банкомет побил все; понтеры отказались на эту талию: оставалась одна карта Грушницкого. Тут Николаша начал, меча, открывать сторону понтера, а свою оставлять темною. Адъютант, кипя нетерпением, умолял вскрывать и другую сторону; но хладнокровный банкомет продолжал молча,- по-своему, Вдруг Грушницкий воскликнул в восторге:

— Ай да семерка!.. Выиграла! Пожалуй деньги.

— Позвольте! Может, еще и убита! — отвечал спокой­но Николаша и начал поодиночке вскрывать карты, ле­жавшие крапом вверх на стороне банкомета. Семерка Грушницкого оказалась убитой.

Грушницкий оттолкнул деньги так, что несколько чер­вонцев покатилось на пол; бросил с досадою колоду понтерок... Тут несколько карт полетело на игроков; потом схватил себя за волосы, произнес несколько ругательств на себя и стал ходить взад и вперед по комнате. Никто не обращал на него внимания. Игра все продолжалась. Груш­ницкий присел опять к столу и, немного погодя, сказала

— Сделай милость, Пустогородов, позволь поставить карту.

— Нет, не позволю.

— Пожалуйста, позволь! Ну, что тебе стоит?

— Не могу с тобою играть, ты себя вести не умеешь. Видишь, как мы всю ночь сидим тихо, без шума, без бе­шенства!

— Право, более сердиться не стану. Позволь, сделай одолжение, только отыграть свои двадцать пять червонцев, Можно? Скажи, сделай милость!

— Отстань ради бога, Грушницкий! Не мешай нам.

— Ну, хорогбо1 Дометывай талию, а там, воля твоя, я поставлю.

Между тем адъютант начал про себя ставить карты из своей понтерной колоды.., они выигрывали.

Талия сошла. Пустогородов позволил Грушницкому играть. Но тут встретилась новая беда: у него не было двад­цати пяти червонцев. Он умолял, чтобы позволили ему по­ставить десять.

— Пожалуй,— сказал Николаша,— но если так, плие не будет, оно выигрывает мне, как в качаловском штосе.

— Согласен,— отвечал Грушницкий и поставил.

Карта выиграла. Он усиливал куш и получил уже сто червонцев. Тут он поставил на неё двести червонцев и про­играл; однако ж вынес эту неудачу довольно благопри­стойно для человека сумасбродного и не знающего прили­чий, приобретаемых только в кругу хорошего общества: а в нем он никогда не бывал.

Грушницкий продолжал играть на последние десять чер­вонцев, оставшихся у него в кошельке. Несколько карт сря­ду выиграли; вне себя от радости он опять поставил на пе двести червонцев и долго ждал; наконец желаемая кар­та легла налево.

— Пустогородов, давай деньги! — воскликнул он в вос­торге.

Но Николаша, вскрывая карту на стороне банкомета, хладнокровно отвечал:

— Плие!., по нашему уговору, все равно, что убита!— и с этим словом взял деньги.

— Бездельник! Сущий бездельник! — воскликнул в бе­шенстве Грушницкий и пустил в Николашу колодою, кото­рую держал в руке, потом ударил стулом о пол и разло­мал стул вдребезги. Все покинули игру. Николаша встал с места и, указывая на дверь, сказал:

— Господин Грушницкий, вот вам дорога! Извольте выйти вон, и чтобы ваша нога у меня некогда более не бы­ла.

— Да! Ты думаешь так дешево отделаться! — возразил адъютант, плача и смеясь от досады.—Обыграл меня бездельнически, оставил без копейки и еще выгоняет вон! Нет, брат, мы еще будем стреляться! Убьешь меня —слава бо­гу! Не убьешь,— тогда меня возьмут под арест, осудят, разжалуют, но будут кормить. А теперь, кроме долгов, у меня ничего нет, не с чем выехать отсюда.

Александр, услышав шум, встал с постели и пришел к брату».

- Помилуй, Николаша! —сказал он, войдя,—что у те­бя за шум? Ты забыл, что не один живешь в гостинице. Что за гадости!

— Что ж мне делать вот с этим?..— отвечал Николаша, указывая на Грушницкого.

— Зачем же его приглашал?

— Я не приглашал этого нахала, он - сам насильно вошел.

— Так выпроводи его.

- Я просил его выйти; не хочет, все буянит.

— Так вели его вытолкать, пошли за дворником, за людьми.

— Желал бы я видеть, кто и как Грушницкого вытолкает вон!—сказал адъютант.—Ведь придет же в голову дураку такая глупость.

— Сейчас удовлетворю ваше желание,—отвечал Александр и позвал человека.

« Что вы хотите делать?»-спросил Грушницкий.

- Приказать вас вывести, если вы не уйдете добровольно,—отвечал капитан.

— О! Если вы смеете думать, что можете таким образом обходиться со мною, с Грушницким,— молвил он, ударив себя кулаком в грудь,—так я вас проучу!

С этим словом он схватил пистолет, лежавший возле кровати Николаши, и, целясь будто в Александра, выстрелил. Пуля свистнула и, пробив стекло, вылетела через окно на двор. Разумеется, Пустогородов-старший остался невредим. Люди, подобные Грушницкому, не убивают, им необходимо только производить эффект: в том все их честолюбие.

После выстрела адъютант сел на кровать, взял в руки кинжал и, олицетворяя собою Роландо фуриозо , сказал с важностью:

— Первого, кто подойдет ко мне, посажу на кинжал!

Слуга, посланный за людьми, возвратился в испуге.

— Александр Петрович!—сказал он,—по выстрелу из гостиницы побежали за полицией.