Дмитрий Булгаковский - Живая смерть (сборник)

И вот он явился. Тихо она встала и пошла к нему навстречу. Она положила свою руку на его руку, она подняла свои заколдованные, полные призраков глаза. С великим изумлением остановился молодой человек. Что это? несбыточный сон или действительность?

Ее красота превосходила всякое описание, столько в ней очарования и сколько невыразимой тоски. Много видал он на своем веку всеми признанных красавиц, но никогда ничего подобного ей он и не воображал. Бурно забилось его сердце, тихое движение сохраняло ее сердце. Для нее не существовали ни радость, ни печаль, ни любовь, ни ненависть, только заколдованная жизнь, только знание всего, что должно с нею случиться…

Опять замок Коридак, но не Штофная комната. Светлая и веселая гостиная с окнами, выходящими на реку. Гостиная украшена со всей современной роскошью; у окна кушетка, на ней Живая Смерть; около нее граф де Креспиньи. Он привез свою молодую жену в замок своих предков. О ее первом посещении он ничего не знал. В ее мертвенном сердце, при возвращении на сцену прежних ужасов, не могли уже пробудиться чувства страха или страдания.

Вот они оба сидят молча, рядом, рука об руку. И смотрят они друг другу в глаза. Она не изменилась; все те же белоснежные волосы, все тот же грустный, в глубь заглядывающий взгляд, молодое и вместе старое лицо, мягкая серая одежда. Только ее призрачный двойник исчез; призрачные образы не появляются уже пред нею. Но в нем — о, какая в нем перемена! Исчезла в нем радостная молодость; нет прежнего живого блеска глаз, остроумного веселья, живости и жизни! Он тоже грустный и молчаливый. Они мало разговаривают. Она живет и вглядывается в свою заколдованную жизнь. Он живет и вглядывается в нее…

Опять тот же замок, но нет той же тишины. Уже за — полночь; но огни горят и мелькают в древнем замке. Слуги в испуге бегают взад и вперед, торопливо седлают лошадей и в спехе мчатся по разным направлениям. Мужчины окликают друг друга; женщины и дети кричат и плачут; но один больше всех страдает, один, к которому стремятся все взоры, бледный, измученный, расстроенный. На его лице выражается вся тоска его сердца, а между тем, в его глазах было больше жизни, чем в то время, как мы видели его в последний раз; Он внезапно пробужден от сна блаженства, сливавшегося с тоскою. Серая бежала, или скорее, исчезла. Но Живая скрылась. Жена графа де Креспиньи была около него и вдруг исчезла, и никто не мог сказать, куда она скрылась. Только что она была здесь, ее рука была в его руке, и вдруг она исчезла и не находилось ни малейших следов ее исчезновения!..

Изображение сцены, которую я видела своими глазами и о которой хотя слабую идею старалась вам передать. Длинная и низенькая комната, занавешенная кровать, гроб и необыкновенная, хотя все еще прекрасная женщина в гробу. Она не говорила мне, почему и каким образом она покинула замок. Вот что она только сказала мне о том: «Когда наступило время, я знала, что мне надо уходить оттуда. Мне не жаль было расстаться с ним, хотя он любил меня. Я не знала ни любви, ни ненависти».

Вот она и пришла в то место, где я нашла ее. Тут она прожила около сорока лет, все в гробу и все без надежды и радости, все без страха и любви, не зная ни интереса, ни занятия, ни жизни.

Де Креспиньи никогда не мог отыскать ее следов. «Не суждено было», — сказала она. Туманные истории о ее странном существовании, ее жизнь, похожая на смерть, служили предметами толков в окрестностях, но на это мало обращалось внимания; бедность и время ослабляют любопытство и сплетни. В случайных разговорах ее называли Ужасной Серою, Умирающею Смертью.

— А теперь, — сказала она, когда я закрыла книгу, — сделайте для меня то, что я скажу. Передайте эту книгу де Креспиньи; покажите ему сами страницу за страницей, картину за картиной. Он теперь в своем замке Коридак. Скажите ему, что я умерла, что вместе со мною проклятие оставило этот мир, а в будущем мире оно не коснется меня. Скажите ему, что я покинула его не по любви и не по ненависти, а потому, что так суждено быть и оно так и сбылось. Ему предстояло жить жизнью любви и счастия. Для меня ни то, ни другое не суждено в этом мире, но я иду туда, где найду и любовь, и блаженство. Теперь уходите и исполните мое поручение.

Я не смела не повиноваться ей. Украдкой еще раз осмотрела я эту фигуру, смерти подобную, эту темную, низкую комнату, дубовый сундук и гроб, и потом, схватив тяжелую книгу, повернулась к двери. Опять закутанная женщина скользила вперед, опять я следовала за нею по всем великолепным, призрачным комнатам, и солнце давно уже взошло, когда я очутилась в деревушке, откуда так странно была вызвана в самую полночь.

— Передали ли вы книгу? — спросила я с жадным любопытством, когда тетушка замолчала. — Были ли в замке Коридак? Видели ли графа де Креспиньи?

— Да, — отвечала тетушка. — Я не теряла времени и тотчас же отправилась в замок, куда направлена была так необычайно. Это величественное здание, со всеми признаками богатства и могущества его владельцев. Не было ни малейшего недостатка ни в красоте, ни в роскоши. Я отдала свою визитную карточку, с изъявлением желания видеться с графом наедине.

Когда я ожидала в великолепнейшей гостиной, богато одетая дама прошла на балкон, выходивший в сад. С нею было двое детей — мальчик и девочка. Оба были прекрасны и миловидны. Полузакрытая драпировкой, я слышала их полоса. Прежде всего, доносились до меня слова «папа и мама». Мальчик с жаром рассказывал историю какого-то ребяческого предприятия. Девочка иногда подсказывала веселое замечание. Дама слушала с улыбкой и потом приказала рассказать о том папе. Очевидно, они были дома. «Нет, — подумала я, — это не жена графа де Креспиньи. Не мог же он забыть свою призрачную жену!»

Увы! мысль женщины! И в то время, как я задумчиво следила за ними, подошел к ним еще четвертый человек. Высокий и величавый господин, по крайней-мере, семидесяти лет, переходил чрез зеленую лужайку, и дети побежали к нему с криками: «Папа! папа!»; дама тоже поспешила к нему навстречу и оперлась на его руку. Могла ли я не узнать этого лица? Даже и в таком расстоянии, сходство графа с портретом его в книге было так поразительно, что я тотчас узнала его. Поспешно я отсторонилась с невольным восклицанием удивления — так различно я воображала себе встречу с мужем Живой Смерти.

Еще минута, и он подходил ко мне с поклоном утонченной вежливости, свойственной старому французскому аристократу.

Как я сообщила ему свою историю и как добралась до конца своего рассказа, теперь это мне кажется каким-то чудом. Сначала он слушал меня с видом благовоспитанной вежливости, но вскоре лицо его покрылось мертвенною бледностью; даже губы его побелели; рука его поднялась к глазам; он видимо дрожал от сильного волнения.