Сулейман Велиев - Узлы

Но что бы ни делала Назиля - возилась на кухне, сидела ли рядом с мужем в кино, болтала с соседками, - серая папка не выходила из головы.

"Довожу до Вашего сведения..."

Зачем он оставил эти копии? В надежде на то, что они при случае помогут ему выторговать себе местечко потеплее? На то, что оценят, вознаградят? Если бы он знал, как все обернется...

Несколько раз она кидалась к серой папке, будто звали, просили о помощи те, по жизни которых прошлось бойкое перо Балахана.

Куда идти, кому сказать? В райком партии?

Однажды она добежала с папкой почти до остановки и вернулась. Не хватило мужества.

Долго молчала Назиля.

Но сегодня чаша терпения переполнилась. Вот уже четвертый день Балахан не является домой. Назиля позвонила ему на работу.

- Если ты и сегодня не явишься...

Он не заметил в голосе ее угрожающих ноток.

- Перестань. Надоело, - фыркнул он в трубку.

- Нет, уж... это будет совсем другая игра, дорогой.

- Если бы я знал, что ты такая истеричка, никакая сила не затащила бы меня в твой дом. Дуреха косоглазая.

Назиля вспыхнула. Она действительно слегка косила, но это обычно нравилось мужчинам. Когда-то Балахан говорил, что это придает ей особую прелесть. А сейчас....

- Ну что ж, Балахан. Ты увидишь, как остро видят косые глаза.

- Грозишь? Еще не родился человек, перед которым бы я струсил. И не смей звонить по служебному телефону.

Если бы он мог видеть зловещую улыбку Назили.

На следующий день, утром, он явился как ни в чем не бывало, потрепал жену по щеке и, насвистывая модное танго, прошел в столовую.

Назиля следила за ним, подбоченившись.

- Ну! Посмотри на человека, которого тебе стоит бояться.

- Ха! Не ты ли это?

Балахан аккуратно, стараясь не капнуть на откидную дверцу бара, наливал себе коньяк.

- Я, Балахан.

- Ну, попугай-ка меня, козочка, ну...

- Мне для этого немного надо. Достаточно напомнить тебе о папке.

- Какой папке? Что за чушь ты несешь?

- Простая серая папка... Где ты хранишь копии своих анонимок.

Жалобно звякнули осколки хрустальной рюмки. Балахан замер, краска отхлынула от лица.

- Что? Что ты с-с-сказала?

Он метнулся как ужаленный к ящикам письменного стола. На пол полетели блокноты, связки писем, стопка чистой бумаги, журналы.

- Где? Как ты смела? Шпионила? Рылась?

Он рванул на побагровевшей шее тугой, накрахмаленный воротничок.

- Отдай! Сейчас же отдай! Это тебя не касается, слышишь!

Назиля беззвучно рассмеялась.

- Я понимаю тебя, Балахан. Ты хитрый, осторожный. Думал, вернется время, когда можно будет снова одним взмахом пера убрать с дороги мешающего тебе человека. Надеялся! Ждал!

- Замолчи! Ради аллаха, молчи! Отдай папку,

- А она уже сдана в более надежное место.

Назиля прошлась вокруг стола.

- Неправда! Врешь, врешь ты все! Ты никогда не сделаешь этого. Пусть я буду последний подлец, ты не станешь разрушать свой дом.

- Где у меня дом? Не ты ли разрушил его в первые же месяцы?.. Где дом? Где?

Она хрипло выругалась, грязно, длинно, как ругаются, подвыпив, в портовых забегаловках. Балахан на полную мощность включил приемник.

- Неблагодарная дура! Кто из твоих подруг ходит по таким коврам, жрет с таких сервизов, носит такие меха? Кто?

Из распахнутого шифоньера полетели чернобурки, серебристая шапка из песца, платья.

- Врагу не пожелаю я всего этого барахла, добытого ценой...

- Замолчи! Я... Я убью тебя!

Он двинулся на нее с поднятыми кулаками. Назиля горько усмехнулась ему в лицо.

- Не убьешь. Ты не так привык убивать. Ты тихо, не пачкая рук.

Грузное тело, словно обессилев, сползло в кресло.

- Молчи. Я не виноват. Не виноват, понимаешь... Иначе нельзя было. Иначе не выживешь... Отдай папку! Я не предавал. Я разоблачал. Твой отец знает...

- Не трогай отца. Не забывай, что это он спас тебя от окопов. Помнишь, как ты поторопился прислать сватов в первый же день войны? Все уходили, а ты остался. Твои товарищи гибли, а ты грел свой зад в управлении. Отца выдвигали, и он тянул тебя, как собственную тень. Добровольцем ушел Васиф. А ты остался. Ты даже ходил, опираясь на палку. Ты не уставал хромать, ты хныкал и проклинал свой "ревматизм", который якобы мешает тебе отправиться на фронт. У тебя это так хорошо получалось, что ты сам поверил... О, если бы все знали тебя, как я!

Балахан тяжело дышал. Всклокоченные волосы липли ко лбу, он их смахивал все время, не сводя с жены растерянных, жалких глаз.

- Ты неправа! Я помогал выводить на чистую воду...

- Да, ты помогал. Ты так хитро помогал, незаметно убирал со своей дороги тех, кто мешал тебе. Ты даже устраивал повышение друзьям. Только бы подальше в район отослать. Ты доставал путевки уборщицам и, помогая, заглядывал в чужие диссертации. Ты это умел - поставить способного человека ниже себя. Как ты это умеешь!.. Вон какой представительный, бабы до сих пор крутятся вокруг. А сердце гнилое. Ты готов ради карьеры предать всех. Ты не пощадил даже двоюродного брата. Ты его считал своим конкурентом. Ведь поговаривали, что его назначат заведующим промыслом. Помню, как ты злился. Наверное, тогда и написал анонимное письмо. Если бы одно!.. Где эти люди, Балахан?

- Назиля, дорогая... - Он произнес ее имя с такой нежностью, что она всхлипнула. - Перестань упрямиться. Не ломай того, что я строил для нас с тобой, для тебя, это уютное гнездышко. У отца твоего инфаркт. Он не перенесет. Имей совесть.

- Ты о совести? А когда этих людей... Ты думал о совести? Ведь и у них были дома, жены, дети, матери. Где была твоя совесть? Нет, нет, ты выслушай! Думаешь, я не знаю? Ты завидовал Васифу со школьной скамьи. Ты понимал: если дать ему расти, он опередит тебя, ты померкнешь рядом. Все поймут, что ты пустое место, И ты решился, ты сделал так, как любил говорить: "Если ты не съешь, тебя сожрут". А Васиф выжил, вернулся. Таким же чистым, как ушел. И ты... ты целовал его при встрече.

- Замолчи!

Он попытался встать, но вдруг осел, схватившись за сердце.

- Ты думаешь, я глупая женщина, ничего, кроме тряпок и кастрюль, не вижу? Тебя мучила зависть с первого же дня его возвращения. Я видела, как ты дергал ногой, когда Васиф говорил тебе о каких-то изотопах, которые помогают искать нефть. Он простодушно признался, что мечтает о Кюровдаге. И на другой день, опередив Васифа, ты помчался в Али-Байрамлы. С кем ты там плел паутину, не знаю. Ты на это и рассчитывал. Сорвется, наломает дров, потом поправить будет трудно. Не вмешайся Амирзаде и министр, Васиф не выдержал бы. Его сломило бы отчаяние. Ну? Знаю я или не знаю о твоих подлых делах?

Балахан прошел к серванту по битому стеклу, глотнул коньяк прямо из бутылки. "Пусть выговорится. Пусть успокоится. Скорей остынет", - думал он вяло, прислушиваясь к покалыванию в сердце.