В Вересаев - На повороте

ВИКЕНТИЙ ВЕРЕСАЕВ

На повороте

Повесть

I

Токарева встретили на вокзале его сестра Таня и фельдшерица земской больницы Варвара Васильевна Изворова. Токарев оглядывал Таню и в десятый раз повторял:

- Вот уж не ждал-то, что увижу тебя здесь.

Варвара Васильевна сказала:

- А какая досадная вещь вышла... Я вам писала,- директор банка обещал мне немедленно дать вам место в банке, как только приедете. Вчера захожу к нему,- оказывается, он совсем неожиданно уехал за границу В Карлсбаде у него опасно заболела дочь. Спрашивала я помощника директора, ему он ничего не говорил о вас. Такая досада. Придется вам ждать, пока воротится директор.

Варвара Васильевна говорила извиняющимся голосом, как будто была виновата в неожидан-ном отъезде директора. Токарев улыбнулся ее тону.

- Так ведь не на год же уехал директор?

- Нет, конечно. На месяц, самое большее - на два А покамест, знаете что? Поедемте к нам в деревню. Я с завтрашнего числа получаю в больнице отпуск, нынче или завтра приедут из деревни лошади.

Токарев радостно воскликнул:

- Варвара Васильевна, да ведь это превосходно. Чего ж вы за меня огорчаетесь? Пожить в деревне - лучшего я бы и сам для себя не придумал...

Подошел носильщик с вещами.

- Куда прикажете извозчика брать?

Токарев веселый и оживленный, взял ремни с пледом.

- Какая у вас тут есть гостиница недорогая?

- Ну, вот еще, зачем гостиница? - встрепенулась Таня.- Остановишься у нас

в колонии.

Токарев поднял брови.

- В колонии?.. Посмотрим, что за колония.

Они вышли из вокзала. Варвара Васильевна сказала:

- Поезжайте, господа. А мне нужно еще забежать в больницу, сделать две перевязки. Я сейчас буду у вас.

Токарев и Таня сели на извозчика и поехали к городу. Солнце садилось, над шоссе стояла золотистая пыль, и сам воздух казался от нее золотым. Токарев, улыбаясь, смотрел на Таню.

- Расскажи ты мне толком, как ты сюда попала. В феврале последний раз написала из Петербурга и после этого как в воду канула.

- Я тебе говорила, всю весну мы пробыли тут на голоде, в Артемьевском уезде. Ну, я тебе скажу,- и насмотрелись. Жутко вспомнить. До июня пробыли там и все просадили, у кого какие были деньги; то есть, понимаешь, ни гроша ни у кого не осталось. Ну, вот и пошли в Томилинск.

- Пошли?

- Где шли, где на товарном поезде ехали... Очень было весело. Здесь раздобыли работы,- кто по статистике, кто уроков. Живем все вместе,- целый, брат, дом нанимаем. За три рубля в месяц. Вот увидишь, славные подобрались ребята.

- Я кое-что слышал о твоей деятельности на голоде. В вагоне я разговорился с одним земским врачом,- Рассудин, кажется, фамилия. Он мне много рассказывал про тебя.

- Рассудин? Что, что он говорил? - быстро спросила Таня и с любопытством подняла голову. Ее большие глаза самолюбиво заблестели.

Токарев лукаво улыбнулся.

- Одним словом, одобрял. А передавать не стану,- загордишься... А скажи ты мне лучше вот что: когда ты уехала на голод?

- В марте месяце.

- Как же ты с экзаменами устроилась? Перешла на следующий курс?

- Я уж зимою вышла с курсов.

- Вы-ышла? - протянул Токарев и замолчал.- Почему? - коротко спросил он.

- На что они мне. Курсы важны только вначале, чтоб приобрести знакомства, попасть в известную среду А раз это уж есть, то что в них?

Токарев потемнел.

- Странно... Курсы, во всяком случае, дают систематическое знание.

Таня рассмеялась.

- Систематическое знание... Диплом они дают, а не систематическое знание. Мне не шестнадцать лет, я и без профессорской указки сумею приобрести знания.

- Я не понимаю, ведь тебе всего один год оставался до окончания,раздраженно сказал Токарев.- Что помещал бы тебе диплом? Кто знает, что может случиться в будущем,- почему его не иметь на всякий случай?

- Господи, как это скучно - о будущем думать. Не боюсь я никакого будущего, всегда сумею прожить и без диплома. Ведь тебе вот тоже оставался всего год до диплома,- не получил, и что ж? Большая от этого беда?

Токарев нахмурился и молчал.

Пролетка переваливалась из ямы в яму по немощеной, изрытой промоинами улице. Под заборами, в бурьяне, валялись дохлые кошки и арбузные корки. Пролетка остановилась у покосившихся ворот небольшого дома. На скамеечке сидел подслеповатый, бритый старик в жилетке и железных очках. Таня крикнула:

- Иван Финогеныч, пожалуйста, откройте нам ворота.

Старик оглядел пролетку и молча пошел отпирать. Они въехали на заросший муравкою двор. В его углу, около садовой калитки, стоял крохотный флигелек. На крыльцо вышли два студента.

Токарев и Таня сошли наземь. Таня сказала:

- Знакомьтесь, господа. Это мой брат, я вам о нем говорила.

Студенты, немного стесняясь, назвали себя и пожали Токареву руку.

- Шеметов.

- Борисоглебский.

Шеметов, стройный парень в синей рубашке, исподлобья взглянул на Токарева.

- Давайте-ка, я вам снесу.- Взял из его рук чемодан и удивился.- У-ух, тяжелый какой.

Огромный Борисоглебский крутил на подбородке жесткие черные волосики. Заикаясь, он спросил:

- Чай будете пить? Сейчас запалим самоварчик.

Вошли через сенцы в тесную комнату с грязными, полуоборванными обоями. Везде валялись книги. К стене были пришпилены булавками портреты Маркса, Чернышевского и Горького.

Шеметов ушел за булками и закусками. Борисоглебский возился в сенцах с самоваром.

Таня села на кровать.

- Ну, вот тебе наша колония... Третьего, Вегнера, еще нету,- ушел куда-то... Она помол-чала.

- Ну, расскажи же, что ты поделывал в Пожарске?

У Токарева еще не совсем прошло враждебное чувство к Тане. Он неохотно

ответил:

- Да нечего рассказывать. Приехал туда из ссылки, служил в управлении железной дороги, ты знаешь. Прослужил год, штаты сократили, я и остался на мели.

- Ну, а что за народ там?

- Никакого "народу" нет, одни лишь обыватели. Скука, тишь, только книгами и спасался. Совершенно мертвый городишко.

Воротился из булочной Шеметов. В сенцах раздался его ворчливый голос:

- Несчастное дитя природы, он все тут с самоваром киснет... Пусти.

- Погоди, углей надо подкинуть,- возразил Борисоглебский.

- Уйди, постылый. "Углей"! Углей довольно, нужно сапогом раздуть... Вот так. Видал? Э, как пошла... "Угле-ей"...

Таня слушала, улыбаясь.

- Милый парень этот Шеметов. Смотрит исподлобья, голос свирепый, а такая мягкая, деликатная душа. На голоде Вегнер заболел у нас сыпным тифом. Посмотрел бы ты, как он за ним ухаживал: словно мать.

Самовар подали. Сели пить чай.

Пришла Варвара Васильевна вместе с Вегнером. Невысокий и сутулый, с впалою грудью, Вегнер с застенчивою улыбкою пожал руку Токареву и молча сел за чай. Варвара Васильевна с торжеством объявила: