Джозеф Д’Лейси - DARKER: Рассказы (2011-2015)

— Почему ты не оставишь все это в покое? Ведь это слишком противно.

Вайс рассмеялся.

— Боюсь, мое увлечение наскучило тебе. Мы не станем говорить об этом. Все-таки у тебя нет причин помогать мне.

— Просто расскажи мне, что ты хотел от меня.

— Мне нужно, чтобы ты, если услышишь этот свисток, — он взял с каминной полки обычный полицейский свисток, — в любое время этой или следующей ночи, сразу пришел в башню с револьвером. Свисток будет означать, что я в затруднительном положении, что моя жизнь в настоящей опасности. Видишь ли, мы имеем дело с чем-то сверхъестественным, но оно также материально. В дополнение к другим рискам, здесь существует риск физического уничтожения. Я видел, что сам вид и звуки этих зверей, кем бы они ни были, вызвали у тебя отвращение; из своего же опыта я могу тебе сказать: их прикосновение много хуже. Но у тебя нет причин беспокоиться по этому поводу.

— Бери свисток с собой, — сказал Билл. — Если я его услышу, я приду.

— Спасибо, — сказал Вайс и тут же переменил тему. Он не сказал, зачем ему понадобилось проводить ночь в башне и что он намеревался там делать.

В три часа утра Билл неожиданно вырвался из сна. Он услышал повторяющиеся свистки. Накинув одежду, он бросился по коридору, где наготове уже лежали фонарь и револьвер. Пробежал по садовой тропе, вошел через дверь в стене и наконец достиг башни. Звуки свистка успели смолкнуть, и все выглядело до ужаса спокойным. Дверь башни была распахнута, и он, не колеблясь, вошел, высоко держа фонарь.

Башня оказалась совершенно пуста. Не было слышно ни звука. Билл дважды позвал Вайса по имени, и отвратительное безмолвие снова расползлось по всему строению.

Затем, словно по велению некой невидимой руки, он пошел по следу, ведущему в карьер, прекрасно осознавая, что найдет на его дне.

Присяжные признали смерть Вайса результатом несчастного случая и заключили, что карьер должен быть обнесен забором. Происхождение увечий на его лице, как будто нанесенных зубами дикого зверя, они объяснить не смогли.

Перевод Артема Агеева

Это есть в каждом человеке — соленое, липкое и очень, очень красное. И может случиться так, что это красное завладеет твоими помыслами без остатка — и тебе захочется выпустить его наружу. Потому что так надо, потому что вязкая магия цвета позвала тебя.

Ты даже и не представляешь, какой сильной может быть эта магия. Нужно всего лишь отдаться на ее милость — и ты будешь совсем уже не тот, что прежде…

Герой этого рассказа не так разговорчив, но и ему ведомы тайны того липкого, теплого, красного, что течет по человеческим жилам. Его тоже коснулось темное благословение войны. Впервые на русском — тягучий кроваво-красный этюд пера Рэмси Кэмпбелла, живой легенды мирового хоррора.

DARKER. № 2 февраль 2014

RAMSEY CAMPBELL, «JACK IN THE BOX», 1983

Когда ты просыпаешься, свет в палате отключен. Такое чувство, будто обитые войлоком стены придвинулись ближе; если шевельнуться, можно дотронуться до них. Они хотят, чтобы ты орал и унижался, но этого не будет. Ты будешь лежать, пока им не придется зажечь свет обратно.

Ты доволен и горд тем, что сделал. Ты помнишь, как хлынуло красное из горла санитара. Тебе никогда не нравились его глаза; они вечно следили за тобой и как бы говорили: я знаю, что́ ты такое. Остальные притворялись, будто их не шокирует то, из-за чего тебя засадили сюда, такая уж у них работа, но этот не притворялся никогда. Ты видишь, как красное заливает его рубашку, и ткань липнет к коже. Ты погружаешься в воспоминания. Сколько же времени прошло.

Ты способен переноситься в прошлое настолько, насколько пожелаешь, но не можешь вспомнить времени, когда не убивал. Хотя ты мало что помнишь до той поры, как стал солдатом, даже и тот период выглядит чередой ярких вспышек — мертвые лица, искореженный металл, вывернутые конечности. Но вот ты достигаешь точки, где начинается цикл.

Это случилось на опушке джунглей. Ты нетвердым шагом брел по колее, оставленной танком. Тебе прострелили голову, и все-таки ноги еще работали. На фоне пылающего малинового неба проступали обугленные останки деревьев. И вдруг в колее как будто бы сверкнул красный отблеск неба. Ты стоял, пошатываясь, и пытался разглядеть. В конце концов в мешанине вспаханной земли и всклокоченной травы ты разобрал знакомые очертания: человек. На нем отпечатался красным узор гусениц. Ты наклонился, потянул руку к красному, и вот тогда, наверное, все и началось.

Ты недоумеваешь, почему из-за стен палаты не доносится никаких звуков, даже первобытного рокота тропической ночи, который просачивался всегда. Прислушиваясь, ты слегка поворачиваешь голову, но память уже вновь завладела тобой. Когда тебе выплатили мизерное содержание и уволили со службы, ты вернулся в город. Городской врач сделал с твоей раной все, что мог, — так он утверждал, — но потом покачал головой и посоветовал сходить к кому-нибудь, кто лучше разбирается в последствиях таких травм. Ты в итоге не пошел. Тебя слишком сбивало с толку, каким тебе теперь виделся город и люди в нем.

Тебя смущало красное. В городе было полно красного — всюду, куда ни глянь. Но это было не настоящее красное, не то, что дразняще сочилось на задворках твоего разума. И с людьми стало что-то не так: они казались нереальными, почти как зомби. Настоящих зомби ты бы узнал: они никогда не появлялись в городе днем и прятались в джунглях. Нет, с этими было что-то другое. Ты чувствовал, что самое важное в них скрыто от глаз.

Однажды вечером, войдя к себе в комнату, ты заметил красное свечение в стене. Это осколок заката на мгновение застрял в трещине. И ты сразу понял, как утолить зияющее чувство тоски, которое не оставляло тебя с тех пор, как ты вернулся в город; понял, как завершить закат: надо ответить ему красным. Ты вскрыл себе руку бритвой. Красное выступило, но было больно, а это неправильно. Раньше не болело.

Ты догадался, что нужно делать, но приходилось себя заставлять. Каждый вечер, когда небо наливалось багрянцем, ты выходил на улицу с бритвой в кармане. Тяжело опускались тропические сумерки, и в тенях, служивших тебе укрытием, стояла духота, но каждый раз, стоило тебе остыть, набраться храбрости и выпрыгнуть из засады, как слышались шаги других прохожих. В джунглях с засадами было проще, ведь здесь в случае успеха тебя не похвалили бы, а арестовали.

Ты стал забираться подальше от дома, в самые бедные районы. Там столько смерти, подсказывала тебе хитрость, что дело твоих рук может пройти почти незамеченным. И вот как-то вечером, когда малиновый свет грозил окончательно впитаться в землю, ты увидел девушку, семенящую по переулку тебе навстречу. Ее глаза поблескивали отраженным багрянцем, превращая затененное лицо в маску, в которой не обязательно было видеть что-то человеческое. Она как будто стала вместилищем для последних капель красноты. Она подошла почти вплотную, когда ты налетел на нее, нашаривая в карманах бритву. Ее ты оставил дома. Но ты прижал лицо девушки к своей груди, чтобы заглушить крики, и сумел выпустить красное даже без бритвы.