Гавриил Троепольский - Белый Бим Черное ухо (сборник)

Но Костя Клюев, такой старательный и честный парень, все-таки терял ключики – не держались в его крупных руках мелкие вещи. Так случилось и в тот день. Терентий Петрович привинчивал свой ящик к раме сеялки. Костя ладил что-то у трактора. Агрегат с двумя сеялками стоял уже полдня в ожидании того, когда подсохнет почва и можно будет сеять. В поле было тихо, безветренно.

В чистом, прозрачном воздухе черной точкой висел жаворонок и беспрестанно звенел. В другое время – в конце весны и летом – его не видно в мареве, а сейчас – вот он! – смотри, пожалуйста, и слушай.

– Во-он! Видишь? – показал Терентий Петрович пальцем на жаворонка.

– Во-он! – подтвердил Костя. – И птица же! Кроха, а не птица!

– Кажись, дунь на нее – и пропала. А ни один человек не обидит такую птичку. Ласковая птичка, веселая! – восхищался Терентий Петрович. – Ты только подумай: какую ни возьми птицу – она поет либо вечером, либо утром, или, скажем, соловей – ночью. А эта – только днем, когда человек работает. Жаворонка – птичка такая, что ей цены нету. Человек целый день работает под ее песню. Вот, допустим, мы с тобой сеем. Ничего нам за трактором не слыхать. И вот мы с тобой, скажем, уморились и стали на заправку или на обед, а она, жавороночка, тебе песенку и сочинит. И на душе от этого весело, и аппетит к работе повышается. Точно, Костя! Такая птичка – незаменимая в сельском хозяйстве. И она понимает, что человек ее любит. Если напал на нее коршун, то она куда, думаешь, бросается? Либо в сеялку, либо прямо за пазуху, под ватник. Отличная птичка!

– Вот кукушка – тоже днем, ну какая-то она… не особенная.

– Кукушка – дрянь, лентяй птица. От нее в трудовой жизни никакой помощи, а так – чепуха птица… А эта – слышь? И сколько у нее ладов разных в голосе!

Они постояли некоторое время, прислушиваясь к жаворонку, и снова принялись за свое дело, но чуть не каждые десять минут Терентий Петрович отходил на несколько шагов от агрегата, пробовал ногами и руками почву.

– Не годится – сырая… Да когда же ты, матушка, поспеешь? – разговаривал он с землей. – Свой срок любишь. Ну ладно…

– Может, попробуем? – нерешительно спрашивал Костя.

– Здорово! Попробуем! Не видишь, что ли? Тут у самого все нутро дрожит – сеять скорее, а раз нельзя, значит, нельзя.

Уже дважды приезжал бригадир полеводческой бригады, как из-под земли вырастал на своем мотоцикле бригадир тракторного отряда, уже заезжал и директор МТС – волнение в поле нарастало по мере подсыхания почвы, но каждый из них, подходя к сеялкам, говорил вопросительно:

– Сыровато, Терентий Петрович?

– Нельзя, – отвечал тот. – Будьте спокойны, часу не упустим. – При этом он брал горсть земли, сжимал ее в своем маленьком кулачке, с силой бросал на пашню и говорил: – Видишь, не рассыпается? Вы не судите по дороге. Дорога, она высыхает много раньше. По дороге кати куда хочешь, а сеять – сыро. По нашей земле посей так, то и никакого урожая не будет. Заклекнет пашня черепком, хоть блины пеки. Так и называется наша почва – обыкновенный чернозем суглинистого механического состава.

Что и говорить, полное доверие Терентию Петровичу в трудовой деятельности! Отлично знает он прицепные машины и агротехнику, совсем не хуже участкового агронома.

Так-то оно так, но Костя ключик все-таки потерял.

Терентий Петрович заметил это уже тогда, когда тот начал ковырять пашню всеми десятью пальцами и бурчать вполголоса:

– Или черт нечистый ключами стал питаться? Скажи, как провалился в землю! Сейчас вот держал в руках – и нету… Тьфу! – и ковырял землю уже огромным ключом, потерять который никак невозможно, разве только запахать плугом.

Терентий Петрович подошел вплотную и спросил:

– Я тебя предупреждал?

– Ну вот, честное слово, сейчас держал в руках – и нету! Как в тартарары!

Присев на корточки и переговариваясь, они стали копаться вдвоем.

– Вот тут ты стоял, – говорил Терентий Петрович, – нот тут завинчивал, а тут он и должен бы упасть.

– Тут, конечно. Не бывает же у гаечных ключей крыльев, не мог же он улететь! – восклицал Костя, разводя руками.

В этот самый момент легковая автомашина остановилась на дороге против наших сеяльщиков.

Дверца машины открылась не сразу. Видно, из кузова наблюдали за тем, как двое копались в земле. Терентий Петрович тихо, будто боясь, что его услышат из автомашины, сказал:

– Вставай, Костя!

– А ключик?

– Приметь место.

– Думаешь, секретарь райкома?

– Нет. У того машина зеленая, а эта черная. Зеленая часто в поле бывает, а эта – раз в год, в начале сева.

Они поднялись. Костя нагнулся над пускачом трактора, Терентий Петрович заглянул под шестерни сеялки: оба делали вид, что заняты подготовкой агрегата, искоса посматривая на автомашину. Вдруг дверца рывком отворилась, и из машины сперва вылез, сгорбившись, главный районный агроном Чихаев, высокого роста и полный, а за ним – не вышел, а выскочил как угорелый – товарищ Недошлепкин, в то время еще бывший председателем райисполкома и другом-попечителем председателя колхоза Прохора Палыча Самоварова. Чихаев остался около автомашины, а Недошлепкин поправил очки и решительно, как в боевое наступление, двинулся к сеялкам. Но, зайдя на пашню, прилип калошами к влажной почве, и одна из них соскочила с ноги.

Не обращая внимания на трудности, он кое-как вдел ногу в калошу и, шлепая, приблизился к Терентию Петровичу.

– По какой причине агрегат находится в преступном простое?

– Сыро, товарищ Недошлепкин. Сеять нельзя. Заметьте, калошки-то липнут. Наши почвы…

– Что это за сырые настроения! Я думаю, немедленно сеять! – уже приказывал Недошлепкин. – Соседний район уже имеет пятнадцать процентов плана, а мы – четыре! Срыв! Полный срыв! Заводи трактор! – крикнул он Косте.

Костя, по неопытности в обращении с начальством, струсил и рванул ремень пускача, и тот застрекотал пулеметной очередью, заглушая крик председателя райисполкома. Было видно, как Недошлепкин открывал по-цыплячьи рот, произнося указания, размахивал руками, но слов его не было слышно. Терентий Петрович спокойно стоял на подножке правой сеялки и ждал, когда замолчит пускач. Наконец пускач успокоился, и трактор запыхтел сосредоточенно, ровно и тихо. Тут-то и посмотрел Костя на Терентия Петровича. Тот отрицательно покачал головой, давая понять, что никакого дела не будет: надо стоять.

– Товарищ Недошлепкин! Нарушение агротехники – это же прямое преступление. Почва не готова – сеять не можем. Мы ждем. Будьте покойны, часу одного…

– Что-о-о-о! Я – преступление! – Недошлепкин рванулся к кабине трактора, снова потерял калошу, поднял ее обеими руками и грозно вопросил: – Как фамилия?

И крупный человек Костя, а стушевался.