Василий Нарежный - Том 1. Российский Жилблаз

Когда кончили они зубную и губную работу, то второй из них сказал к первому:

– Ну, брат, расскажи ж нам теперь об этом чудном деле, вить ты был сам при этом.

Первый согласился и рассказал преподробно последнее мое приключение в доме Харитины: мое венчание, мой торжественный оттуда выход, словом – я в сем плуте признал слугу, который привез меня в сей вертеп мошенников, прислуживал мне и после провожал в спину тумаками.

– Мы возвратились уже в дом на рассвете, – продолжал он, – и, к великому удивлению, услышали в покоях шум, вопль и крик. Мы входим в залу – о ужас! – новая княгиня Чистякова стоит на коленях пред раздраженным князем Светлозаровым.

Князь Гаврило хотел было продолжать и уже раскрыл рот, как с удивлении приметил, что старый Причудин побледнел как снег.

– Как? – сказал он дрожащим голосом, – так вы женились в лесном доме на беспутной женщине, которая убежала от отца с бездельником Светлозаровым?

– Да!

– Какого она роста?

– Выше среднего.

– Волосы?

– Самые темно-русые!

– Глаза?

– Черные, блестящие!

– Не заметили ль на левой ноздре маленького черного пятнышка?

– Как не заметить, когда оно составляло особенную красоту!

– Полно! – вскричал Причудин. – Довольно. Знай! Теперешняя жена твоя есть, – пожалей о мне, благородный человек; пожалей о старом, несчастном друге твоем, – знай, что я должен выговорить, – она есть Надежда, дочь моя!

Он зарыдал горько, закрыл лицо руками и, шаткими шагами пошед в свою моленную, заперся в ней и не выходил во весь день, вечер и ночь.

Князья, отец и сын, остались пригвожденными к своим местам. Они наконец взглянули друг на друга, и князь Гаврило, взяв сына за руку, пожал и сказал сквозь слезы:

– Узнай и ты! Теперешняя жена моя есть твоя незнакомка на паперти святого Николая.

Он его оставил, пошел в свою спальню, запретив за собою следовать, и Никандр остался один.

Для Никандра, такого охотника рассуждать, нашелся теперь приличный случай удовольствовать страсть свою. Да и было о чем подумать! Хотя он не запирался так, как Причудин и отец его, со вкусом отужинал и лег спать, однако тут-то он и приводил в порядок свои идеи так:

«Я видел мою незнакомку на паперти вместе с Катериною, которая вышла замуж за какого-то графа. Беззащитная Елизавета – нельзя не сомневаться – верно, вместе с ними: да и Катерина то подтвердила. Итак, отыскав жилище знакомой теперь, а прежней незнакомки, мачехи моей – княгини Надежды Чистяковой, открою вместе и жилище Елизаветы. Эта мысль превосходна, и надобно произвести ее в действо как возможно скорее». При сем в голове его блеснула мысль, что как отец его есть законный муж дочери Причудина, а князь Светлозаров сослан за Байкал, то открывалася возможность примирить мужа с женою и тем успокоить старца Причудина при закате дней его.

Едва только солнце взошло на небо орловское, уже каждый из обитателей пустился на свою работу, как-то: ночные воры, картежники и посетители нимф веселия плелись к своим приютам успокоиться от трудов. Купцы тащились в лавки, рассуждая о несчастной дешевизне; хранители правосудия и рабочие люди быстрыми шагами, размахивая одною рукою, а другою счищая перья с голов и платья, стремились в кабаки, – как в храмы, в коих соверша обычное жертвоприношение, медленно уже ползли к местам, назначенным для них судьбою. Нельзя было не приметить и тех целомудренных, богобоязливых девиц, которые с полусомкнутыми глазами, с бледными, помертвелыми лицами неровным шагом тащились в скромные свои обители. В таковую-то пору вышел, или, можно сказать, вылетел, Никандр из своего дома и бросился рыскать по улицам и рынкам. Много везде народу, но мачехи его нет! Громкий звук колоколов призывал правоверных в храмы принести благодарение всевышнему за счастливо проведенную ночь; и Никандр не пропускал ни одной церкви, ни часовни, чтобы не помолиться. Нет! чтобы не осмотреть каждого угла! Все понапрасну! Он не забыл посетить паперти св. Николая, но и тут не больше удачи. С неудовольствием, изображенным на всем лице его, пришел он домой в ту пору, когда солнце стояло уже прямо над крышами домов. Едва успел он отереть пот с лица, как явился в зале князь Гаврило. Лицо его не показывало ни малейшего расстройства; все черты были свежи; взор покоен. С дружескою улыбкою протянул он к Никандру одну руку, а другою подал записку. Никандр прочел в ней:

«Друг Гаврило Симонович!

По необходимой надобности оставляю вас на малое время, именно недели на две или немного поболе. Вы знаете мои дела! Оставляю вам ключи от всех моих сундуков, погребов, шкафов – ото всего. Как скоро прибуду к месту, мною назначенному, вы получите от меня письмо и можете писать ко мне. Желаю вам провести время весело. Никандру мой поклон.

Причудин».

– Ну, что же теперь будем делать? – спросил Никандр несколько беспокойно.

– То, что и прежде, – отвечал князь, – ты свое, а я свое!

– Что же Елизавета?

– Ты все еще об ней помнишь!

– Батюшка! неужели я могу забыть об ней?

– А если она тебя забыла?

– Невозможно, – клянусь богом, невозможно! Сердце мое в том мне порука.

– Самая дурная, ненадежная порука! Свидетельствует в том третья моя женитьба!

– Батюшка! Совсем другое дело!

– Может быть!

– Я отыщу ее!

– С богом!

– Что ж вы тогда скажете?

– Посмотрим!

Князь ушел в свою комнату, и сын его остался в недоумении. Настало обеднее время, и они отобедали. Говорили о том и о сем, а особенно ни о чем важном. Так прошел и день и два; так прошла целая неделя, а там и две, а там и три. Что делало их иногда задумчивыми, – так отца – неполучение писем от Причудина, а сына – совершенное безвестие о своей мачехе и с нею вместе и о Елизавете.

Однако ж не должно думать, чтобы нежный Никандр хотя на одну минуту забывал свою возлюбленную. Он не оставлял по-прежнему бегать по городу и предместьям в чаянии когда-нибудь открыть предмет своих неусыпных исканий. Однажды рано поутру бродил он верстах в трех от города, и когда пришла пора, то он, позавтракавши в трактире, стоящем вблизи дороги, – пошел в лес без всякого намерения. Тогда еще не знали приведенных теперь в систему прогулок без плана и без цели. Руссо, как кажется, был первый, открывший сие великое таинство, а некоторые соотечественники наши так усовершенствовали сию премудрую науку, что не только во всю свою жизнь прогуливаются, но ведут жизнь домашнюю, общественную – и все делают без плана и без цели . Никандр не собирал ни ландышей, ни незабудок или потому, что их там не было, или что он занят был важнейшими мыслями. Он не прежде остановился, как услыша невдалеке от себя звуки голоса человеческого. Он осмотрелся кругом и сквозь кусты дикой малины увидел: молодой мужчина сидел на траве, опершись на полуизгнивший пень. Щеки его были бледно-желтые, глаза сверкали тусклым огнем; голова с растрепанными волосами лежала на отрубе пня. Правая рука его была изголовьем, левая покоилась на замке лежащего у ног пистолета. Никандр невольным образом содрогнулся, увидя картину, дотоле им не виданную. Он остановился в глубоком молчании, и незнакомец сам к себе проговорил: «Итак, в последний раз вижу тебя, солнце небесное! Тенистая дуброва сия одна будет свидетельницею геройской смерти несчастливца! Хищный ворон падет на бездыханный труп мой и с громким, веселым криком разделит сердце мое между птенцами своими! Ужасно! боже мой!» Тут погрузился он в забытие, но скоро из оного вышел, схватил пистолет в правую руку, поднял вверх и вскричал диким голосом: «Прости все!» Никандр, пораженный ужасом, воззвал: «Остановись!» Бросился стремглав к отчаянному, в, прежде нежели тот опомнился, он вырвал у него пистолет, выстрелил на воздух и после в молчании ожидал ответа. Сей не замедлил вопросом: