Викентий Вересаев - В тупике. Сестры

Закусывали, пили чай. Лелька вдруг вспомнила.

– Погоди-ка! Тут недавно инструктор приезжал, справлялся о комсомолке Ратниковой, что ведет подрывную работу. Напоролся на меня. А это, случаем, уж не ты ли была?

У Нинки знакомым Лельке озорным огнем загорелись глаза.

– Видно, я и есть. Все время доносы шлют, что развожу контрреволюционную работу… Наверно, про меня.

Осторожно вошел в комнату Юрка, присел к столу.

Не прошло и получасу, – между Нинкой и Лелькой запрыгали такие же колючие электрические искры, как, бывало, у них обеих с матерью, при беседе с нею.

Нинка изумленно пожимала плечами.

– Какая нелепость! Чего вы этою принудительностью достигнете?

Лелька, враждебно глядя, отвечала:

– Ты не понимаешь, чего? «Бытие определяет сознание», – слышала ты когда-нибудь про это? Как ты иначе перестроишь собственническую психологию мужика? «Убеждением»? Розовая водичка! Ну, будут рыпаться, бузить, – может быть, даже побун-туют. А потом свыкнутся и начнут понемножку перестраивать свою психологию. А дети их будут уже расти в новых условиях, и им даже непонятна будет прежняя психология их папенек и маменек.

– Вот какая установка! Это, Лелька, ново! Ни в каких партийных директивах я такой установки не встречала. Где это сказано?

Вмешался Ведерников и резко сказал:

– Это, товарищ, сказано в нашем пролетарском сознании. А Лелька насмешливо прибавила:

– Тебе непременно хочется «директив»? Ты разве не читаешь директив из райкома и окружкома? Все они только одно повторяют: «Гни на сплошную». А как иначе гнуть? Или, может быть, ты не признаешь компетенции окружкома? Желаешь разговаривать только с Политбюро?

Расстались враждебно. Юрка повез Нину обратно.

Приехали к Нинке. Она стала звать Юрку зайти, попить чайку. Юрка привязывал лошадь к столбику крыльца. Вошел хозяин со странным лицом и взволнованно сказал Нинке:

– Тут из окружного исполкома приехал какой-то… Велел вам сейчас же, как приедете, прийти к нему в сельсовет… Э, да вон он. Не терпится. Сам опять идет.

Подошел человек в кожаной куртке, с широким, рябым лицом и шрамом на виске; на куртке алел орден Красного Знамени.

– Мне сказали, гражданка Ратникова приехала. Это вы? Нинка побледнела от «гражданки».

– Я – Ратникова.

Приезжий оглядел Юрку и Нинкина хозяина.

– Нам нужно с вами, гражданка, поговорить наедине. Пойдемте, походим.

Юрка глядел, сидя на перилах крыльца. Приезжий расхаживал с Нинкой по снежной дороге, что-то сердито говорил и размахивал рукою. Побледневшая Нинка с вызовом ему возражала. Приезжий закинул голову, угрожающе помахал указательным пальцем перед самым носом Нинки и, не прощаясь, пошел к сельсовету. Нинка воротилась к крыльцу. Глаза ее двигались медленно, ничего вокруг не видя. Вся была полна разговором.

Вошла с Юркою в избу и с усмешкою сказала хозяину:

– Белено всю работу прекратить и завтра явиться в райком.

Юрка спросил:

– В чем дело?

– Потом как-нибудь.

Пообедали вместе. После обеда сидели под навесом двора, на снятой с колес телеге. Нинка рассказывала: от облисполкома была получена директива: тем, кто вздумает выходить из колхоза, возвращать только одну треть имущества, а все остальное удерживать в пользу колхоза. Евстрат Метелкин привел к ней крестьян, Нинка им объяснила, что такого закона нет. Они ее попросили им это написать.

– Я, конечно, написала. Почему бы нет?.. Кричал, что это контрреволюция, что я вообще веду подрывную работу в крестьянстве, что еще сегодня утром об этом получено заявление в ГПУ от товарища Бутыркина. Грозился отправить меня отсюда по этапу. Я ему: «Вы говорите со мною, как с классовым врагом!» – «Вы, говорит, и есть классовый враг. Только помните, мы и не с такими, как вы, справлялись».

Юрка раздумчиво сказал:

– А он с орденом Красного Знамени. Значит, человек категорически приверженный.

Нинка поглядела на него, помолчала.

– Передал приказ райкома немедленно прекратить работу и завтра явиться в райком… Может, и правда, по этапу отправят, – с усмешкою добавила она.

– А как в город доедешь?

– Эка! Двадцать верст! Пешком дойду. Багаж небольшой, – один рюкзак.

Юрка с порывом сказал:

– Я тебя отвезу. Переночую у вас, а завтра утречком поедем. Нинка с лаской пожала концы его пальцев.

– Ну, спасибо!

Пошли гулять в бор. Из-за сини далеких снегов красным кругом поднимался огромный месяц. Юрка, напряженно наморщив брови, сказал:

– Все-таки, видно, ты неправа. Не такую надо гнуть линию. Только к дезорганизации ведешь.

– Не зна-аю! – с вызовом возразила Нинка, а в глазах были тоска и страдание. – А одно я хорошо знаю: партиец ты, комсомолец, – а должен шевелить собственными мозгами и справляться с собственным душевным голосом. Только тогда окажешься и хорошим партийцем. Иначе ты – разменная монета, собственной цены никакой в тебе нет. Только всего и свету, что в окошке? Так всегда черногряжский райком и должен быть правым? Бороться нужно, Юрка, отстаивать свое, не сдаваться по первому окрику.

Юрка страдающе наморщился и согнутыми в когти пальцами стал скрести в затылке.

– Черт ее… Как это тут… Не пойму никак.

Утром приехали в Черногряжск. Вместе с Юркой Нинка пошла в райком. В коридоре столкнулись с рябым, который вчера был у Нинки. Нинка нахмурилась и хотела пройти мимо, но он, широко улыбаясь, протянул большую свою ладонь и сказал ласково:

– Здравствуй, товарищ Ратникова. Приехала-таки? Брось, – не стоило! Ворочайся назад. Нам такие, как ты, нужны.

– Что это значит?

Он поднял брови и виновато-добродушно улыбнулся.

– Ничего. Маленькую ошибочку дали. С кем не бывает!

В бюро ячейки – то же самое. Нинка ждала грозных криков, обвинений. А все были ласковы и смущены, говорили, что вызов ее – только недоразумение, извинялись и просили обязательно ехать назад.

В недоуменной радости Нинка вышла. К ней навстречу бросился Юрка с газетным листом в руках.

– Нинка, читай! Что написано-то!!

Нинка подошла к окну, развернула газету. На первой странице была большая статья. Заглавие:

ГОЛОВОКРУЖЕНИЕ ОТ УСПЕХОВ

Подпись: И. Сталин.

Писано было в статье вот что:

Успехи иногда прививают дух самомнения и зазнайства… «Мы все можем!» «Нам всЕ нипочем!» Они, эти успехи, нередко пьянят людей… Наша политика опирается на добровольность колхозного движения… Нельзя насаждать колхозы силой. Это было бы глупо и реакционно. А что происходит у нас на деле? Можно ли сказать, что принцип добровольности не нарушается в ряде районов? Нет, нельзя этого сказать, к сожалению… Кому нужны эти искривления, это чиновничье декретирование колхозного движения, эти недостойные угрозы по отношению к крестьянам? Никому, кроме наших врагов! К чему они могут привести, эти искривления? К усилению наших врагов и к развенчанию идей колхозного движения.