Александр Викорук - Христос пришел

Миколюта рассмеялся:

- Шекспир, видно, не служил в милиции, наверное, поэтому дофантазировал эту историю до трагедии. Мне кажется, дружок, у вас слишком тяжелая жизнь.

- А у кого она легкая?.. Видели кого-нибудь, кто сказал бы: живу легко, доволен зарплатой, работой, женой? Денно и нощно некто под "крышей" государевой воли убивает пап, племяшей, мальчиков - и хоть бы что. Пятнадцать тысяч в Афганистане, полтора миллиона "моджахедов" - убийцы окопались под кремлевской стеной. Трое - в августе путча. Убийцы неизвестны. Две тысячи там, двадцать - за соседней горой. Ничего, живем. Может, пора сказать: баста! Разобраться. А если трудновато сразу - выпить для очищения горизонта мыслей.

- Нет, - Миколюта покачал головой, - если ума не хватает, живи, как природа положила: вкалывай, детей разводи, строчи романы... Глядишь, на вспаханном поле родится что путное, а над романом хоть кто-то слезу проронит, придумает более толковое, может, кто и догадается о главном.

- Предайся естественному отбору, - продолжил Елисей. - Плодись, хорони покойников... набальзамированная мумия - такое мерзкое зрелище, даже ужасное. Может, и рукописи похоронить надо? А что? Наступит второе пришествие - все достойное, не сотлевшее, восстанет к жизни.

- Ах, вы, скептики, лентяи, - засмеялся Миколюта. - Так все можно оправдать. Есть анекдот. Провалились в слоновую могилу пессимист, реалист и оптимист. Пессимист говорит: давайте сидеть - все равно умрем сейчас или потом. Реалист говорит: давайте ждать, сегодня или завтра притащат слона хоронить, и нас достанут. А оптимист сказал: пусть пессимист встанет у стенки, ему на плечи заберется реалист, я встану на реалиста, вылезу из могилы, найду веревку и потом всех достану. А почему ты должен вылезти первым? - спросили его. А он отвечает: пессимист угробит любое дело, реалист скажет, что за все надо платить и потребует деньги. А я вытащу вас в надежде, что вы меня поблагодарите.

Илья Ефимович захихикал и пошел на кухню за чайником, который закипел и яростно стал пыхтеть и брызгаться на плите. А когда вернулся, сказал:

- А если серьезно, то есть такая мысль. Недавно вычитал, что раком человек заболевает, когда организм утрачивает способность уничтожать раковые клетки. Они, клетки рака, оказывается, постоянно возникают в организме по разным причинам. Но здоровый организм их обнаруживает и уничтожает. А больной, увы, не может, и рак поедает все и вся. Вот и в обществе есть субстанция некая. Действует она супротив злодейства. Может, совестью ее назвать надо, может, культурой. Злодейство она в человеке выгрызает. Что-то вроде санитара.

- Санитара леса? - спросил Елисей, вспомнив Валерку, его довольное лицо, когда Елисей сравнил его с навозной мухой.

- Не знаю, может, и так, - сказал Илья Ефимович. - Наш друг, царство ему небесное, Фердинанд, сам очистился и других пытался как-то освободить, избавить от мерзости. От того и писал, тюкал странички на машинке. Дойдет ли его лекарство до кого-нибудь? - Илья Ефимович вздохнул.

- Я недавно узнал, - сказал Елисей, решив именно сейчас выложить все про Есипова, - что вы сидели, и знаю, кто все сработал.

- Кто? - запнувшись, спросил Илья Ефимович.

- Некто Есипов.

- А я знаю, - тихо и спокойно проговорил Миколюта. - Впрочем, как вы с ним пересеклись?

- Учился с ним когда-то давно. Он и мне напакостил.

Илья Ефимович замолчал и, казалось, вдавился в кресло. Его плечи вдруг согнулись, а пальцы вцепились в подлокотники, словно он пытался выкарабкаться из трясины.

- Был дружок школьный, все детство с ним, - лицо Миколюты посветлело. - Самая дорогая фамилия - Есипов. Сколько жизнь пакости произвела на свет, а дружба мальчишек все покроет. Только кликни память - этакий ностальгический букет доставит. Он с войны полуживой вернулся. Сынишку народил, а сам еще при Хрущеве помер. Валерка рос, отца напоминал мне. Вот и был мне, как свой, может, за сына, а может, за друга.

Руки Ильи Ефимовича задрожали, он молча вскочил, быстро открыл буфет, достал четвертинку водки, налил немного в стакан и одним глотком выпил. Потом плеснул в другой стакан и подал Елисею.

- Выпейте. Был бы пистолет под рукой, может, давно бы застрелился. А так - пятьдесят грамм , глядишь, второе тысячелетие доломаю. Может, конец света увижу.

Миколюта плюхнулся в кресло, откинул голову на спинку и долго сидел с закрытыми глазами. Его страшно бледное лицо постепенно размягчалось. Наконец он открыл глаза и посмотрел на Елисея:

- Представляете, я и на следствии с ним не раз встречался. Он, следователь и он, веселые, смеются. А Валерка еще учит меня, как надо себя вести, растолковывает мне, какой я дурак: все уже давно колются, оказывают помощь следствию... Он как две капли воды с моим дружком! - потрясенно выпалил Илья Ефимович. - Представляете? Меня тогда мысль мучила: что в нем все-таки такое изменилось, где порча? Я бы его под микроскопом всю жизнь рассматривал бы, лишь разгадать его секрет... Да нет такого микроскопа. Все говорят: где душа человека? А я мучаюсь вопросом: где подлость его? Куда она спряталась, где ухмыляется? Чтобы ее оттуда выковырять гвоздиком да растоптать, подлюку!

- Он же вас и оболгал потом, выставил предателем, - сказал Елисей.

- Ну, вы все знаете, - изумился Илья Ефимович. - Да и что в нашей жизни может быть тайного?

- А вам не хотелось его убить?

- О, это были сладостные минуты: представить расправу над ним. Для развлечения я часто размышлял, как я с ним покончу... Что-то вроде игры себе выдумал. А потом плюнул. Даже нашел пользу в его пакостной деятельности, - Илья Ефимович покачал головой. - Когда меня из жертвы превратили в злодея, даже вокруг меня все изменилось. Увидел настоящее в своих бывших друзьях.. Многие из них оказались мерзопакостными людишками. Что-то на уровне кухонных тараканов. Понимаете? - Илья Ефимович с сильным сомнением глянул на Елисея. - Они себя совестью нации почитали, "узники совести". Надо же выдумать. А может ли совестливый человек другого топтать ногами, пусть даже трижды достойного такого отношения? Не может, совесть не должна позволить. Если есть, конечно. А как меня топтали! Ха-ха. Я ж безвреден был. Надо мной можно было поизмываться, плюнуть в меня. На государство-то особенно не поплюешь. Быстро по мордам схлопочешь. Им даже в голову мыслишка не закрадывалась, что гэбэ своих стукачей никогда не поставит под удар, не даст в расход. В общем, поизмывались чистоплюи поганые... Мелкие людишки. Сейчас вопят, что это они готовили крах тоталитаризма. Пошлые дураки. Мы все ненавидели государство. В меру ума нашего эта ненависть принимает те или иные формы, подчас безобразные. Наша ненависть и разрушает государство, если в нем есть слабина. Впрочем, это и есть главная слабина - ненависть. Вот и все. Сможем ли, хватит ли у нас сил и ума полюбить страну, чтобы создать что-то приличное? Вот в чем вопрос.