Г Владимов - Большая руда

Он не знал, кто они такие, противники аномалии. Все это показалось ему в диковинку. Впрочем, он уже сильно устал. И у него вдруг отчего-то начала болеть здоровая рука, хотя ей-то совсем не попало.

- Глупости все это, - сказал Пронякин. - Баранку не так вертанул, вот и вся тайна...

Наверное его ответ понравился ей. У нее заблестели глаза. И она смотрела на него с улыбкой и с любопытством, склонив голову набок.

- А вернее, не поберегся я. О себе не подумал... Тут меня и подстерегло, с непривычки... Да ладно, не об этом я хочу...

- И вы сейчас жалеете? - опять перебила она. - Вы бы второй раз на это не пошли?

- Почему не пошел бы? Только на верхнем повороте дурака бы уже не свалял. - Он помолчал и прибавил: - Я вот о чем хотел... Крохоборства много было в моей жизни. Теперь уж не поправишь.

- Не нужно так говорить, - сказала она, волнуясь. - Зачем вы на себя наговариваете? Я все равно не поверю. Вы жили так же чисто, как и... как и совершили свой подвиг. И вы не дурака сваляли, когда ехали с рудой. Вы, наверное, были охвачены порывом, правда?

Он вздохнул.

- Ладно. Пусть будет порыв, ежели вам так нравится. Только мне бы уж не о себе думать...

- Неужели вы думаете, что вам дадут умереть?

Он облизнул губы. Они пересыхали все чаще, и он должен был беречь время и слова.

- Просьба у меня к вам, - сказал он быстро. Наконец-то, наконец-то она слушала его молча. - Тут жена ко мне приезжает... Боюсь, не застанет. Я написал бы, только не смогу.

- Так вы продиктуйте мне, - сказала она поспешно.

- Вы слушайте... Женщина она еще красивая, мужиков около нее всегда хватает... Да она ведь все... на бойких местах... Я уж ее такую застал... Ничего поделать не смог. Так вот, мужиков-то хватает, а жалеть по-настоящему, как я жалел, это навряд ли кто найдется... Вы бы потолковали с ней. Что дальше делать ей... Жить как.

- Но я ведь ее совсем не знаю! Что же я ей скажу?

- Вы и меня не знали... Вы это ей как бы от меня все скажите... Боюсь я, спутается с кем не надо. Я это без ревности говорю. Я за нее боюсь...

Она прижала руки к груди.

- Боже мой, но вы же совсем не знаете женщин. Они сильнее вас. Жена может всю жизнь прожить памятью о муже.

- Это моя-то женулька?

Ему вдруг стало и смешно, и досадно. "Экое же ты нескладное существо!" - подумал он. Но это была досада на себя за то, что он тратит и время, и слова впустую. Лучше бы он сказал это все Антону. Боль опять подступила к нему, и он закрыл глаза. Он не хотел бы закричать при ней, а она все не уходила.

Наконец он услышал ее голос, как из тумана:

- Может быть, вам хочется уснуть?

- Да, - ответил он, не открывая глаз.

- Я постараюсь сделать, о чем вы просили.

Он не ответил. Она постояла немного и тихо, почти бесшумно вышла, прикрыв дверь.

Вошла сестра и постояла над ним, прислушиваясь к его дыханию, затем погасила свет и ушла. Он открыл глаз и слушал, как ветер, налетая порывами, хлопает форточкой и шумит в мокром лесу, и понемногу начал задремывать. Но вскоре ему приснилась боль. И ничего другого, кроме боли, в тех же местах и только чуть слабее, чем наяву.

Он знал, что это сон и что, проснувшись совсем, он почувствует боль по-настоящему и, чтобы задобрить ее, старался думать обо всех радостях, какие были у него когда-нибудь. Но ими не так уж богата была его жизнь, да многое и позабылось с тех пор, как он избрал себе профессией наматывать на колесо бесконечную ленту дороги. Дорога отняла у него память. Точнее, она заменила ее. Всегда, если он что-то рассказывал, он начинал: "Как-то раз еду это я..." - но вот куда он ездил и когда это было, он уже не помнил, потому что главным в рассказе была дорога, которая мало чем отличалась от другой дороги.

Но вот он увидел себя в тамбуре вагона, на нем шинель без погон и вещевой мешок режет плечо. Это он после армии едет к невесте. Он держит тяжелый мешок на плече, чтобы не опускать его на заплеванный пол, и всматривается в черное окно, но не видит ни огонька. Два года назад его саперная часть строила здесь железнодорожный мост и станцию, а неподалеку, в забытой Богом деревушке, они и познакомились. Потом часть передислоцировали на север, а она обещала ему присылать по два письма в месяц и ждать. Она присылала их аккуратно и ждала два года, вот он и едет к ней, потому что отец его женился в третий раз, а больше у него никого не осталось.

Он сошел на маленькой станции, где поезд стоял полминуты, и ринулся к насыпи в черную темень. Можно было и подождать до утра в поселке строителей, но он хотел добраться до ее дома к рассвету, пока она с матерью не уйдет в поле. Он шел целый час разъезженной дорогой, извивающейся во ржи. Потом из облаков выступила огромная выпуклая луна и залила всю степь голубым светом. Он пошел быстрее и вскоре почувствовал близость реки. Он навсегда запомнил, как пахла тогда река сочным и молодым запахом осоки и как туман перед рассветом окутывал камыши.

Он стал разыскивать лодочника и нашел его спящим на пороге своей сторожки, хотя ночь была очень свежа. Старик не испугался ночного пришельца, только закряхтел с досады и пошел отвязывать лодку. Старик сел на весла, а Пронякин, увязая в зыбком песке, оттолкнул ее от берега.

- К невесте торопишься? - спросил старик. Он знал всех парней в округе, незнакомый солдат мог ехать только к невесте. - Это чья же она?

- Болдыревых знаете?

- Наташка? Ну как же. Вовремя прибежал.

- Почему это "вовремя"? Он почуял усмешку, хотя глядел не в лицо старику, а в воду, рассекаемую блестящим веслом.

- Потому, за другого, видно, собралась. Не надеялась, что ли, тебя дождаться.

- Это за кого же? - спросил он небрежно.

- А кто его знает. За Леньку, что ли, Рябова.

- Чепуха, отец. - Он и вправду успокоился. - Леньку она еще сопливым помнит, а видов никогда на него не имела. Мне она верная.

- А я разве чего говорю? - сказал старик. - Разве же я говорю, тебе не верная?

Они плыли, плыли, а потом старик опять спросил:

- Только, может, она и Леньке верная? Обчая, значит...

Лодка ткнулась в берег, и Пронякин выпрыгнул с мешком.

- Толкни-ка, - попросил старик.

Пронякин оттолкнул его лодку, как наваждение.

- Чепуха это все, отец, - повторил он с облегчением.

- Вертаться надумаешь, ори громче, - сказал старик. - Я дослышу.

И растаял в тумане, только волны докатывались и плескались о берег, да скрежетали ржавые уключины.

Пронякин пришел в деревню к рассвету. Сонные собаки пробовали на нем сырые голоса. Возле знакомого дома он увидал одиноко слонявшуюся фигуру и, подойдя, узнал Леньку. Он вспомнил, как говорили, что он отбил у Леньки подружку с детства.

- Ты чего здесь? - спросил Пронякин. Ленька смутился. Он был щупл и высок, на голову выше Пронякина.

- Здорово, солдат.

- Я спрашиваю, чего здесь околачиваешься?