Валентин Иванов - Златая цепь времен

И еще. Вот Вы беседуете с кем-то полчаса-час. Слов сказано масса, и слова Вас и собеседника не утомили, следовательно, лишнего будто бы не было. Но в воспоминании у обоих осталось существенное, для высказывания которого хватило бы несколько минут и для записи которого нужны десять строк. Вот Вам и еще одна ловушка для всех времен и всех художников. Недосушить, пересушить… А термометра-то и нет, нету и влагомера.

Есть и второй, куда более редкий, — и вероятно, он потруднее — подход к исторической вещи: художник идет в прошлом, как равный . Равный по-человечески. То есть он входит внутрь людей и действий без заносчивости личности, принадлежащей к «высшей» эпохе. Не как барин, который похлопывает мужичка по плечу: а ну, братец, пойдем я тебе покажу! — а как брат, как любящий . Но и здесь есть ловушка. Ибо хочешь не хочешь, а надобно дать и аромат прошлого, иначе читатель тебе совсем не поверит. А не поверит — и ты трудился на ветер.

Мне лично куда более справедливым кажется второй метод — с позиций равенства… Где-то в «Руси» я так прямо это и высказал: «…и плакали и смеялись всегда от одного и того же…» Изменялся багаж , количественные изменения населения приносили изменения качественные в отношения между людьми. Но человек X века так же нам понятен, как наш современник. К тому многозначительнейшее свидетельство — искусство. Эсхилл и Еврипид столь же современны, как и Островский. Первых двух переводили обычным языком, а «Слово о полку Игореве» не нашло в свое время переводчика без стилизации, и все же его лучшим переводчиком остался Жуковский, ибо переводил он по смыслу, а не по науке.

Итак, два подхода к историческим и художественным вещам. Есть и третий, от которого нужно бежать — это манера Фейхтвангера. Он был очень талантлив и мастерски эксплуатировал влечение массового читателя к историческому роману и общее невежество в истории. Этого делать не нужно, этим губят нечто куда более значительное, а именно затемняют тот факт, что шаг истории крайне медлен, изменяются быстро декорации, а не актер.

Вы можете писать поэму о X веке. Все зависит от Вашего таланта, знаний и — веры в то, что Вы пишете правду, не поддельно и не лукавя. Не помню, кто сказал, что литератор обязан брать задачу превыше своих сил… Я люблю повторять себе это изречение глубокого смысла.

На Руси были некие особенности, слишком мало замеченные историками. Вернее, нет у нас курсов параллельной, сопоставительной истории, поэтому эти особенности и остались незамеченными и без выводов. Так, на Руси не было эротизма в западном и восточном смысле этого явления. Не было в значительной степени связанной с эротизмом средневековой демономании и не было самого сатаны: русский черт существо мелкое и, скорее, смешное, чем «демоническое». На Западе в одной Франции было сожжено несколько миллионов человек, больше всего женщин, в результате правильной судебной процедуры уличенных в связи с дьяволом. Количество подобных жертв в Германии, Италии, Испании тоже было грандиозным, и продолжалось это много столетий. У нас за все время было несколько сот таких случаев, то есть они носили характер эксцесса.

На Руси не было религиозных войн, терзавших Запад много столетий. Ереси и раскол на Руси по отношению к западным религиозным войнам есть то же, что меловые скаты перед Белгородом, когда подъезжаешь из Москвы, по сравнению с Главным Кавказским хребтом.

Есть и еще одно капитальное различие: вся Западная Европа покрыта замками, то есть личными укреплениями владетелей. Замки нельзя сравнить с нашими кремлями. Наши кремли были внутренними городскими крепостями. Первоначально стена кремля была стеной первого поселения, затем разрастались слободы — застенные кварталы — и одевались следующей стеной, но кремль оставался как общее, массовое последнее прибежище — цитадель, открытая для всего населения. Замки же западноевропейских владетелей и в городах, и в сельских местностях были назначены укрыть семью владельца, его имущество, его наемных солдат, то есть личную стражу, служившую не по нормам феодального права, но за вознаграждение, — и тех или иных приближенных. Подданные же не могли и не пользовались замком как убежищем. Ибо замки были рассчитаны на защиту владельцев от подданных, а не на оборону населения от внешних врагов. В случаях же войны с внешним врагом постоянные гарнизоны замков пополнялись за счет подданных, обязанных защищать феодала по феодальному праву, а масса населения искала убежища в лесах, горах и прочее. Таковы были социальные отношения в Западной Европе. Рознь усугублялась и тем, что феодалы-аристократы были исторически завоевателями, и завоевателями иной крови: франки в будущей Франции, они же и другие германские племена в Италии, норманно-французы в Англии. Потомки завоевателей чувствовали себя таковыми веками, и «нобили», из местного населения, «поднявшись» наверх, усваивали себе те же взгляды, что и «чистокровные» потомки. Это дополнительно обостряло социальный гнет.

На эту тему я мог бы говорить с Вами очень долго, но я не ставлю себе целью создание подобных трактатов… Я просто прошу Вас подумать о необычайной важности материальных свидетельств. Дело в том, что источники, то есть летописи и летописные своды, и всевозможные исторические труды слишком часто подчинялись требованию минуты. Первая русская летопись перерабатывалась трижды уже в самом начале, как это установлено. Летописи своего времени Иван IV лично переворачивал и переписывал, причем забыл уничтожить первые варианты. Историки, работавшие в XIX столетии, были склонны перетолковывать факты и отбрасывать им неугодное с легкостью, что диву даешься. Другие — стригли всех под одну гребенку. Поэтому-то столь важны материальные свидетельства. А они говорят о том, что владельцы на Руси, и в городе, и на селе одинаково, не имели нужды в особых крепостях, рвах с подъемными и в мирное время мостами. Вообще же, в отличие от Западной Европы, Русь не имела аристократии. Миросозерцание князя, боярина, с древнейших времен и до реформы Петра I очень мало чем отличалось от миросозерцания крестьянина, ремесленника.

Исторический процесс неразрывен, случайностей не так уж много. Такие формации, как Киевская Русь, которая была в X — XI — XII вв. самым сильным, богатым и культурным государством в Европе, не появлялись внезапно.

В свое время, до франко-прусской войны, до начала в Германии националистического психоза, два германских историка — Вебер и Иегер — так и характеризовали Киевскую Русь. Что же было до Киевской Руси и после нее? Я всегда повторял себе известное, но мало применимое правило познания событий: существующее познается по сравнению. Так вот, по моему мнению, не было эпохи в истории России, когда сравнение не было бы в пользу России.