Максимилиан Волошин - Воспоминания о Максимилиане Волошине

Связные записи мои о М. А. начинаются со 2 сентября, с отъезда последних обормотов. До этого они отрывочны и переплетаются с записями о других встречах.

<...> В дневнике есть упоминание о М. А. 10 июня, когда мы всей компанией ходили впервые на Карадаг. Оно незначительно. Более интересная запись есть через несколько дней: "Вчера ходили вечером рисовать с Богаевским, Волошиным и Константином Васильевичем на Сюрю-Кая. По дороге М. А. утверждал, что музеи не нужны и картины должны умирать 1. Что они у нас не украшают комнату, как у японцев. На него напали, и он сбился с позиции. Майя держалась за его руку. Константин Васильевич ее поддразнивал, она сердилась и становилась похожей на осу. После работы все ждали М. А., но они с Майей вновь отстали, и мы вернулись втроем".

Запись от 22 июня. <...> По дороге М. А. сказал: "Юлия Леонидовна, мне Константин Васильевич говорил, что Вы интересуетесь моими ненапечатанными стихами, - я Вам прочту, если хотите".

У него забавная теория, что система в работе необходима лентяям, и необходимо, чтобы им мешали. Я предложила, что в таком случае, когда уедут обормоты, мешать для его пользы буду я. Он ответил, что тогда-то и можно будет поговорить: теперь суета и масса народу.

Федор Константинович * снимал М. А. и Константина Федоровича ** в мастерской до обеда. Меня ставили, чтобы испробовать освещение. Во время съемки вошла Майя с подсолнечником в руке 2 и наводила критику на выражение лица М. А. После обеда пошли на этюды. <...> Идти было жарко и душно, висели тучи. Майя бунтовала с шапкой M. A., a он шагал, простоволосый, в сандалиях, с неизменным за плечами картоном, и кудри летели по ветру. По дороге он выбранил Петрова-Водкина - не потому ли он и мне не доверяет как художнику? <...>

15 июля. Вечером М. А. и Майя читали свои стихи на балконе. М. А. просил огурец для натюрморта, а я потребовала "Lunaria", a потом прочесть другие, еще не напечатанные. Майя пришла позже, грызла кукурузу и читала свои вещи. Она талантлива.

Сегодня, 16-го, я возвратила "Lunaria" и смотрела этюды М. А. Заговорили о живописи, но на разных языках (о краске, цвете - тоже, о контрасте в пейзаже). Потом о его венке, о других стихах, вчера прочитанных, и о поэтах. <...>

11 августа. В окне увидела М. А., и заговорились. Он замазал белилами надписи на целомудренных губернаторских столбах 3, находя, что они напоминают станционные, - и проектировал на пустых местах, "чтоб место не пропадало", изобразить палец: вид на Карадаг, - и другой: вид на Янышары ***. Мы долго веселились. М. А. спрашивал о впечатлении от первого посещения мастерской Богаевского, пошутил насчет его аккуратности, щурился от солнца и, наконец, ушел купаться.

* Ф. К. Радецкий - чиновник по особым поручениям Министерства финансов.

** К. Ф. Богаевский.

*** Янышары - бухта к востоку от Коктебеля.

Я начала работать, но скоро он вернулся и вновь позвал меня посоветоваться, какой краской окрасить бюст Пушкина. А затем, начав его окраску, позвал посмотреть, хорошо ли выходит. Кончив окраску, вновь позвал меня; от разговора об окраске перешли к рассматриванию посудин на его полках, от них - к благовониям, в них лежавшим, - амбре и банхого. Он покурил мне тибетскую палочку - я ее почти всю сожгла. Рассмотрела все его духи, его новые книги. Говоря о Лхасе, он показал набросок с воспитателя Далай-ламы, ему знакомого *, и тут же - массу талантливых парижских набросков, офортов, портретов (брюсовский похож на Врубеля), тысячу Бальмонтов. Увидав странный корень на его полке, я спросила: "Что это?" "Отец Черубины де Габриак, черт Габриах", - отвечал М. А. и рассказал подробности этой фантастической истории. Я просидела у него до темноты.

15 августа. Уехали обормоты... Вечер 14-го я провела на вышке у М. А., попала туда так: после разговора с Сережей ** шла домой, случайно взглянула вверх и увидела М. А. и Владимира Александровича Рогозинского 4. "Вы почувствовали, что мы на вас смотрим!" - закричали они. Владимир Александрович бросил в меня камешком, а я пошла его бить. Сидели наверху втроем. Они говорили о Козах ***, куда едут завтра, о Бахчисарае, о надписях на "Бубнах" 5. 15-го докончили вечер на вышке: Марина **** и М. А. читали стихи. <...>

2 сентября. <...> Вечером М. А. пил у нас чай и рассказывал о могиле Эдгара По 6, об "Аксёле" и Достоевском, о <...> французских книгах, о своих переводах. Я сказала, что была разочарована стихами Regnier ***** Он запротестовал, принес ряд его книг и весь вечер читал вслух чудесные отрывки. Проза оказалась лучше стихов. Дал мне три книги: "La double maitresse", "La canne de jaspe" и "L'enfant prodigue" Gide ****** Днем рассказывал о лечении пассами.

* Имеется в виду Агван Доржиев (см. о нем во второй автобиографии М. Волошина 1925 г.)

** С. Я. Эфрон.

*** Козы - татарская деревня, расположенная на пути от Коктебеля в сторону Судака (ныне Солнечная долина).

**** М. И. Цветаева.

***** Ренье (франц.).

****** Романы Анри Ренье "Дважды любимая", "Яшмовая трость", Андре Жида "Блудный сын" (франц.).

3 сентября. Пришел М. А. и позвал к себе. Читал корректуру своих статей о театре 7, очень интересно. <...> Утром рано писала на вышке нарисованный вчера пейзаж. M. A. приходит проведывать и смеется над моими неслышными передвижениями. Сегодня утром, лежа в постели, из-за занавески читал мне "Moise" A. de Vigny *. (Просыпаясь, читает всегда стихи.)

На днях, 31-го, не то 1-го, показывала М. А. свои работы. Пейзаж ему не нравится: он говорит о необходимости геологии.

По-моему, он ошибался, считая цвет какой-то безусловной величиной, не изменяющейся ни от времени дня, ни от глаза индивидуального художника. Меня удивило, что безвоздушный пейзаж в автопортрете понравился ему больше. Между тем этот пейзаж более "мой", чем предыдущий. Потом заговорили о стихах. Он сказал, что "Венок" мой 8 ему все больше и больше нравится, за исключением 2-3-х легко поправимых упущений, все хорошо в размере и рифмах, и ему непонятно, почему я не пишу, раз для этого все готово. Я высказала свои причины: 1) отсутствие лиризма (Он возразил, что я говорю о лиризме внешнем, а внутренний скажется спустя время после того, как написана вещь, и он гораздо важнее.); 2) отсутствие настоящего образования (Над чем он смеялся, спрашивая: "У кого же оно полно?" Говорил, что знания, чтобы быть живыми, должны являться в ответ на запросы и возникать постепенно.); 3) несовместимость с немотой живописи (На что он возразил, что для стихов можно пользоваться тем, что живописью уже использовано. Что цвета в русском языке дают богатый материал, что мне нужно только быть точной в описании и сокращать: путь к ритму. Самый выразительный язык, например, язык законов ритмичен, как древние размеры.).

Советовал писать nature morte и описательные портреты для упражнения. Прибавил, впрочем, что собственно упражнения мне не нужны, так как все готово и дается легко.